Расскажу тебе о Севере - Юрий Николаевич Тепляков

— Дача ничего.

— Что значит ничего? Хорошая! — поправил Василий, потом сразу затих, прислушиваясь. — Ваши идут, слышь? Открой дверь, чтоб увидели.

И точно. Наши! Прямо на середину избы вваливается Петро. За ним Сашка и все остальные. Долго стряхивают снег, отдирают с ресниц льдинки.

— Вот, чертовка, разгулялась,— слышу басистый рокот Петра.

И уже Сашка — наш балагур:

— Братцы, а в этом санатории места еще имеются?

— Имеются, только жесткие, но плацкарт, — в тон ему отвечает кто-то из ребят.

— Тогда жить можно, — хлопает в ладоши Сашка.— Миша, а где чемодан товарища Бендера, который ты переделал в походный гастроном?

— А что ж ты не взял, когда уходил из машины?

— Так я же знал, что и ты есть захочешь.

— Эх, Сашка, баламут ты, хоть и мой друг.

— А коли друг, не ворчи и накрывай скатерть-самобранку. Да поскорей, есть хочется.

— Машины хорошо закрыли? — спрашивает Виктор.

— И медведь не откроет, — из дальнего угла отвечает Петр. И потом серьезным голосом: — Двигатели будем проверять каждый час. Первым пойдет Сашка — в общем, по очереди.

— Хорошо,— так же серьезно соглашается Сашка.

И уже не слышишь в этом коротком «хорошо» и отзвука шутки. Как быстро меняются ребята, как они строги, когда речь вдруг заходит о машинах, о дороге.

— Как ты думаешь, Петро, сколько нам здесь загорать?

— Кто знает. Как пурга, так и мы. Сейчас-то не сунешься.

— Это верно. В прошлом году, помню, под Улахом неделю сидели. Потом бульдозеры в снегу траншеи били. А в этом году пурги вроде и не было.

— Вот она сразу и отыграется за все потерянное времечко — вставляет Миша Козаков, самый молчаливый из нас.

И надо же такому случиться, именно за эти слова он потом и получил имя пророка. Действительно напророчил. И пурга отыгралась. День прошел. Два, три. А она все бушует и бушует. И не видно ей конца. Горючее все сожгли. Пришлось сливать из бульдозеров, что стоят в кузовах. Спасибо доброму человеку, который не отправил машины сухими. Знать, опытный таежник...

Караван ведет ледокол «Москва».

Все опасности, все страшное теперь позади. Танкер «Абагур» ведет «Семипалатинск» в порт.

Андрей Степанович Бессонов — «золотой директор». Так его называют и на Колыме и на Чукотке.

Мороз 69,7°. Прежде чем уйти в дорогу, мы часами греем машину.

В этом наряде мороз не страшен.

Белые дороги Севера.

На дрейфующей льдине.

Через пять минут вертолет покинет палубу ледокола и уйдет в океан на разведку.

Капитана ледокола «Москва» Леонида Федоровича Ляшко знают от Владивостока до Мурманска.

Июль. Арктический караван.

Хорошее настроение.

Всю свою жизнь капитан «Ленинграда» Вадим Иванович Абоносимов посвятил Арктике.

Полярный песец. Теперь это уже охотничий трофей.

Часто в иллюминаторы видишь корабли.

Избушку нашу по самую крышу завалило снегом. Одна труба торчит. Но зато внутри — рай. Василий старается. Дров заготовил на неделю вперед. А еды у нас хватает. У каждого солидный запас, да еще Василий оленя дикого притащил. Так что зимовать можно. Одно тягостно. Ждать без времени. Если б знать, когда все это кончится, тогда другое дело. А так лежишь в избушке, слушаешь, как за окном пурга тянет свою песню без слов, и уже не верится, что все это когда-нибудь кончится. Давно замолчал Сашка. Давно рассказали все старые истории, даже придумали кой-какие новые, давно перессорились и вновь помирились. А сейчас лежим на полатях в разных углах и у каждого свой кусок потолка, который мы изучили до самой последней трещинки. Говорят, у морской тоски, которой уже сотни лет и которая снова и снова рождается из тумана и одиночества, серые бездонные глаза. И на кого она взглянет, тот тонет в ее бесцветных волнах, медленно и безвозвратно. Но что же делать, когда любую попытку выбраться душит тягучая песня пурги.

Но разве может жизнь состоять лишь из ожидания...

— А помните, братцы, Семена? — делает последнюю попытку расшевелить ребят Сашка.

— Что «Волгу» в лотерею выиграл? — лениво откликается Виктор.

— При чем тут «Волга»? Жизнь выиграл. Пошли мы, значит, с ним позапрошлым годом на зимник. До Заячьей петли все было в норме. Я держу дистанцию, а он впереди. Выскакиваю на мост — нет моего Семена! Неужели, думаю, громыхнул вниз. Бегу к речке искать. Что за чертовщина — в ущелье тихо и никакой машины не видать. Я туда-сюда, ничего. И вдруг слышу, кто-то меня сверху этаким тихим голоском окликает. Задираю голову, а Семен висит как раз надо мной вместе со своей машиной. Целенький, словно только что на свет народился. Представляете, какие там на сопке деревья. Семен потом в Хандыге всех спиртом поил.

— Гуляй, кричит, я, бывший покойник, угощаю!

Сашка сам для приличия посмеялся и замолк.

И вдруг наш пророк Миша:

— Братцы, а ведь у меня книжка.

И вытаскивает из кармана куртки, на которой он лежал, замасленный старый журнал, без начала, без конца.

— Пророк несчастный, давай ее скорей, да читай громко.

— Принимаю заказ. Кому чего?

— Вали подряд, время есть — грустно и вяло тянет Виктор. Он раскис больше всех.

Мишка листает грязные засаленные страницы, ищет чего бы такое почитать. Наконец останавливается:

— Во, стихи. Пойдет?

Сперва ребята слушают скучно, потом лица их становятся сосредоточенными и внимательными. Стихи заслонили пургу.

Аве, Оза. Ночь или жилье,

Псы ли слизывают слезы—

Слушаю дыхание твое,

Аве, Оза...

Тихо и плавно звучат в избушке у черта на куличках строки из поэмы Андрея Вознесенского. Как капли дождя на пересохшую землю, падают слова в наши души,