Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

ты, Варах, был еще менее Буддой, то и Пушадева, и я, и сам ты были бы покалечены и растоптаны. Что ты скажешь на это?

И мне нечего было сказать.

Пройдя благополучно на этот раз дремучие леса, мы оказались в стране Каушамби и узрели в древнем дворце статую Будды из сандалового дерева, ее поставил царь Удаяна, и многие правители хотели ее заполучить, и тогда ваятелям разрешили делать копии.

Джанги потряс своим сандаловым посохом и сказал, что и у него имеется копия! И я ни на мгновение не усомнился в его правоте. Красноватое дерево его посоха лучилось тем же светом, что и статуя. И суть всех странствий этого посоха была дхармовой.

Мы видели двухъярусную башню, в которой обитал когда-то — на самом верху, в келье — Васубандху. А дальше от монастыря нашли руины, служившие некогда приютом для Асанги, написавшего здесь продолжение «Йогачарабхуми-шастры» — «Восхваление святого учения», и настоятель подарил мне этот труд.

В былые времена царь этой страны велел устроить диспут между мудрым иноверцем, написавшим книгу, порочащую учение Будды, и приверженцами Дхармы, чтобы определить победителя: мудрец проиграет, тогда ему отрежут язык, а если приверженцы Дхармы — тогда начнется разрушение всех монастырей. Противостоять мудрецу вызвался молодой монах Дхармапала, с тем чтобы в случае его поражения всё списали на его юные лета. Но он блестяще выиграл словесное сражение, и мудрец хотел отрезать язык, да монах остановил его, предложив просто принять Дхарму. Там и возвели ступу Укрощение Иноверца Дхармапалой. Правда, ступа уже обрушилась. Но нерушима память о юном Дхармапале.

В стране Вишакха Джанги попросил показать нам одно древо, выросшее из веточки, которой Будда прочистил зубы, — и с тех пор выросшее из нее древо не становится ни больше, ни меньше, хотя все идут сюда и ломают ветки для чистки зубов.

— Сломаем и мы! — воскликнул Джанги, протягивая руку к ветке. — Чтобы наши зубы и речи были всегда чисты, клянусь зубом Будды!

И мы с благоговением чистили зубы после вкушения пищи этими веточками. Разве для того, чтобы это свершить, не стоило так долго шагать по земле, переправляться через реки? И никакого иного смысла и никакой иной цели уже и не нужно для странствия. Просто прийти в страну Вишакха, где много хлеба и цветов, среди трав лежат руины, а рощи отражаются в водах озер, — и почистить зубы.

…И испить воды в колодце соседней страны Шравасти, где проповедовал Татхагата и пил воду. Царь Ашока построил в честь этого ступу, и ступа эта то курится благовониями, то источает небесную музыку.

— Ты чуешь? Слышишь, Варах? — вопросил Джанги.

И когда я в ответ отрицательно покачал головой, он горестно покивал, провел сильными пальцами по своей черной лысине и сказал, что, значит, сейчас я менее Будда.

Мы еще пробыли там, стараясь изо всех сил уловить благовония и музыку, но тщетно. Зато в Саду Джетты Джанги сразу почуял запах, как он заявил, распутной женщины. Но вокруг не было ни души. Я сказал об этом Джанги. Джанги усмехнулся.

— Варах, в свое время иноверцы, решив оклеветать Учителя, убили распутницу и, закопав ее здесь, объявили, что с ней он и согрешил, а потом убил. Об этом они и объявили во всеуслышанье.

— И что же? — спросил я, не знавший это истории.

Джанги обратил лицо к небесам.

— «Клевета!» — так пропели небеса. Имя Татхагаты было очищено… А запах… — большой нос Джанги заходил ходуном, — а запах остался.

— Глупости, это пахнет землей и листьями.

— Запах женщины и есть.

— Но не распутницы?

— Смерть смыла с нее все грехи. Как и дожди омывают всю скверну земную.

И там есть вихара со статуей сидящего Будды, а к востоку подальше храм дэвов, и вот утром встает солнце и тень от храма так и не дотягивается до вихары, а когда солнце на западе — тень от вихары полностью покрывает храм иноверцев. Узнав об этом, Джанги предложил остаться и наблюдать живое чудо. Мы так и поступили. И вечером Джанги воскликнул:

— Она растет, клянусь зубом Будды!

Я посмотрел. Действительно, тень от вихары медленно ползла по земле, по кустам и цветам с пчелами и шмелями, мухами и бабочками, по деревьям с поющими птицами, она ширилась, как туча, надвигаясь на храм иноверцев. И это была благостная туча, полная Дхармы.

Наконец Джанги хлопнул в большие ладони и снова воскликнул:

— Так и есть! Свершилось!

Тень вихары полностью охватила храм дэвов.

— Значит, не зря ей дали название Вихара, Покрывающая Тенью, — сказал Джанги. — И ведь именно здесь Татхагата состязался в диспуте с иноверцами, и они были повержены.

Ночью над вихарой и храмом дэвов горели звезды. Но утром восход был смазан облачной пеленой, и мы так и не увидели вторую часть представления. Нам не хотелось задерживаться здесь еще на ночь.

И мы пошли дальше. Мы шагали на восток, потом свернули на юг и оказались в месте под названием Возвращение Войска. Когда-то царь Вирудхака шел, пылая злобой, чтобы отомстить оскорбившему его роду шакьев, но увидел сидящего под высохшим древом Будду. Царь сошел с колесницы и спросил, почему тот сидит под пустым древом, не дающим тени? И Татхагата отвечал, что его род и есть ветви и листья, и если род будет истреблен, то и тень, защищающая от палящего солнца, исчезнет, — так он прозревает будущее. И царь смутился и повернул войско назад.

Этот царь был рожден женщиной низкого происхождения, чем однажды его и попрекнули люди рода шакья.

— В юности, — сказал Джанги, — зависть и обида терзали мое сердечко, ох — да. Клянусь зубом Будды, я был таков. Пока мой наставник не показал мне однажды запаршивевшую вшивую собаку, которая яростно чесалась, а потом поросенка в коросте, который тоже изо всей силы скребся то одним, то другим боком о кору дерева. И наставник сказал, что я подобен им, паршивой собаке и шелудивому поросенку, и обиды никогда не сойдут с моей шкуры, если я не приму сердцем строфы «Дхаммапады» — вот они: «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня. У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается. Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня. У тех, кто не таит в себе таких мыслей, ненависть прекращается. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма». — Джанги набрал воздуха, с силой выдохнул и продолжал: —