Михаил Скороходов - Путешествие на "Щелье"

— Принеся компас, — сказал Буторин, с беспокойством осматриваясь. — Может быть, придется все бросить и бежать в Черную.

Я поставил компас на снег, подальше от якоря. Определили направление ветра — по–прежнему с юга.

— Ничего страшного, — успокоился Буторин и начал орудовать ножом. Пыжик бродит вокруг, принюхивается.

Буторин снял шкуру «кругами», то есть сделал пять круговых надрезов, затем, подсовывая нож под кольца, отделил их от туши, вывернул наизнанку. Уложили в котел почки, сердце, куски печени.

Но погода все–таки испортилась. Часа два кружим в тумане среди льдин. Ориентиров никаких. Над ледяным хаосом клубится серая мгла, трудно представить более безотрадную картину. Буторин часто берет в руки компас, смотрит на флаг. «Щелья» то и дело меняет направление. В стальных тросах, натянутых по обе стороны мачты, свистит ветер. В любую минуту мы можем оказаться в ледовом плену.

Буторин вывел «Щелью» на чистую воду, идем против ветра на юго–запад — к Черной. В тумане можем сесть на мель.

Прошел час. «Щелья» против ветра еле ползет. Буторин разворачивает ее на сто восемьдесят градусов, и дем обратно. Снова нас окружают льды, царапают «Щелью». Сижу на скамейке возле мачты. Видимости нет, бинокль бесполезен, но я время от времени подношу его к глазам: вдруг появится просвет и мелькнет контур маяка Песяков Западный. Мы видели его днем — тоненькую спичку над горизонтом. Смотрю на компас. Как «Щелья» ни крутится, но, в общем, Буторин ведет ее на север. По моим расчетам, мы уже прошли мимо мыса и направляемся к полюсу. Но Буторин знает что делает.

Льды становятся все реже, выходим на «живую» воду.

— Гляди, — говорит Буторин, указывая вправо. Метрах в тридцати, в клубах тумана, возвышается

пирамида из бревен и досок — маяк. «Щелья» идет на восток вдоль берега, мыс мы уже обогнули.

Ветер переменился сразу — подул с запада. Тумана как не бывало. Буторин поднял один парус, идем неширокой полосой воды, слева — сплошной лед.

— Ветер поворачивает на север, — говорит Буторин, передавая мне руль. — Поднимем второй парус. Держи предельно ко льдам.

«Щелья» мчится вдоль ледяного барьера, который медленно надвигается на берег. Полоса воды становится все уже.

— Не успеем, — озабоченно говорит Буторин, щуря усталые глаза. — На часок бы раньше…

Не успели. Напротив маяка Песяков Восточный, в трех километрах от поселка Варандей, сплошные льды остановили «Щелью». С помощью шестов и багра мы продвинулись еще на десяток метров. Все…

С трудом проталкиваемся к берегу, заводим «Щелью» за ледяную гору, выносим на берег два якоря. Полная вода. «Щелья» упирается носом в устье ручья. Прикрытая со стороны моря надежным ледяным бастионом, она в полной безопасности.

— Во время отлива обсохнет, — говорит Буторин, усаживаясь на скамью рядом с мачтой. — Пусть пасется на песочке.

Шесть утра. С ледяной глыбы свисают сосульки, с них прозрачными цепочками струится вода. Подставляю чайник, не спеша обламываю льдинки. Ненцы считают их целебными.

Говорят, что эти сосульки на тающих льдах полезны всем, больным и здоровым. Лучшей воды для чая на свете нет.

Пока греется чайник, наливаю в кружки крепкий, алый чай из термоса. Буторин колет сахар на мелкие куски, сладкий чай не признает («пью без всякого аппетита»). Достаю сухари, галеты.

На фоне золотистого неба, как на картинке, — поселок Варандей. В проливе видна полоска воды. Торосистые льды уходят за горизонт. Весна остановилась передохнуть, и мы тоже.

— Жаль, не успели проскочить, — говорю я. — Сейчас были бы уже в поселке.

Это слова. На самом деле не жаль. Никуда Варандей от нас не уйдет. Здесь лучше.

Засыпаю чай в маленький металлический чайник, на несколько минут ставлю на раскаленную печь. Чаинки набухают, разворачиваются. Заливаю кипятком, ставлю чайник на доску. Жду, пока настоится, потом выливаю чай в термос. Лью туда кипяток, снова завариваю чай в маленьком чайнике. Ставлю термос под койку, в гнездо между торцом чемодана и шпангоутом. Это наш «самовар» на четыре кружки.

Над «Щельей» вьется розовый дымок. Я еще не управился с первой кружкой, чай очень горячий, а Буто–рину наливаю третью. Он кладет в рот кусочек сахару, делает несколько глотков, и кружка пуста.

— Налить еще, Дмитрий Андреевич?

— Пока хватит… Я думаю, не махнуть ли нам дальше на «Щельянке»? Километра три — пустяк.

— На «Щельянке»? А «Щелью», значит, оставим на произвол судьбы?

— Ничего ей не сделается, постоит. Потом перегоним.

— Это будет здорово! Все «Щелья», «Щелья», и вдруг в поселке Варандей открывает навигацию «Щельяночка». Ну и флотилия!

Выносим лодку на лед, укладываем в нее винтовки, багор, две пачки галет, мясо морского зайца. Сначала тащим ее по льдинам, по заснеженным участкам берега, потом по песку–наискось через мыс к проливу. Останавливаемся на минуту у ржавого кунгаса, выброшенного когда–то штормом на берег. Чуть подальше видны останки другого судна — из песка торчат одни трубы. Кладбище кораблей.

Встретили озеро, обходить далеко, переправились на «Щельянке».

Пыжик опередил нас и обнаружил в снегу еще одно «кладбище» — несколько замороженных тюленей без шкур. Буторин удивился–пропадает отличный корм для собак.

— Наверно, хозяин еще приедет, заберет. Пыжик проводил нас до пролива, но в «Щельянку»

сесть отказался, демонстративно отошел в сторону. Мы звали его, он делал вид, что не слышит.

Выдергиваем «Щелью» на припай, поднимаем на песчаный обрыв. Варандейские собаки встречают нас дружным лаем.

2

Варандей — отделение крупного ненецкого колхоза «Харп» («Северное сияние»). Взрослых в поселке — сто человек, примерно столько же детей. Жители занимаются песцовым и зверобойным промыслом, оленеводством, ловят омуля и навагу. У них два стада оленей — шесть тысяч голов.

Бригадир в отъезде. Его жена посоветовала нам поселиться в учительском доме–там просторно, учителя разъехались на каникулы.

В доме жили два Николая: директор школы–интерната Филиппов, парень лет двадцати, и завхоз Валей, коренастый ненец лет тридцати пяти с добродушным широким лицом. Как вскоре выяснилось, оба — заядлые рыбаки и охотники.

Мы устроились в небольшой комнате со всеми удобствами: две койки, стол, стулья, печь с плитой. И бухта рядом.

Из «Литературной газеты» пришла телеграмма. Владимир Ишимов и Константин Барыкин сообщали, что мой репортаж будет напечатан пятого июля, деньги на телеграфные расходы и гонорар вышлют в Амдерму, желали нам счастливого плавания. До конца путешествия в населенных пунктах на нашем пути мы получали сердечные телеграммы от далеких друзей.