Владимир Санин - Одержимый

– Что, Гоша, центр тяжести меняется?

– Пусть доложит, какая у него метацентрическая высота!

Чернышев посмеивался, довольный.

– Все, кончай балаган, – приказал он. – Будет вам Новая Каледония… в ваших сновидениях. Продолжайте, Виктор Сергеич.

– В самом деле, не ту тему взяли, – с сожалением произнес Корсаков. – Лучше бы, скажем, такую: «Влияние экваториального солнца на жизнерадостность экипажа СРТ»… Еще об остойчивости – в связи с вопросом, который задал Федор Перышкин. Повторюсь: дело не только в том, сколько тонн льда набрало судно, сколько в том, как и где он нарастает. По наблюдениям вашего капитана Чернышева, которыми он с нами поделился, помимо обледенения верхних конструкций, большую опасность представляет и неравномерность обмерзания других частей корабля. Так, при следовании против ветра и зыби больше всего льда нарастает в носовой части. В результате увеличивается осадка на нос и ухудшается всхожесть судна на волну, отчего оно чаще зарывается носом в воду, теряет управляемость и скорость. В то же время корма поднимается, винт на волне оголяется, и машина работает с перебоями. Несимметрично происходит обледенение конструкций и тогда, когда судно идет курсом под углом к ветру и зыби: в этом случае на наветренном борту льда образуется больше, чем на подветренном, и создается крен, который, увеличиваясь, вызывает угрозу оверкиля. Разумеется, друзья, мы изо всех сил будем мешать морю нас опрокинуть, принимая меры по сохранению остойчивости. С этой целью нам предстоит испытать различные средства защиты от обледенения: полимерные покрытия, изобретенные профессором Баландиным, физические и механические средства, предложенные старшими научными сотрудниками Ерофеевым и Кудрейко…

– У нас тут тоже изобрели одно механическое средство, – подал голос Птаха. – Не припомню только, как оно по-научному называется… А, Дима?

– Лопата, – подсказал Дуганов. – На транзисторах.

– Сложная штука, – с уважением сказал Корсаков. – В научной литературе она еще не описана, рекомендую срочно оформить заявку в Комитете по делам изобретений и открытий. В заключение небольшая информация. Аспирант Кутейкин будет снимать фильм о борьбе с обледенением, так что запечатлеемся для истории. Кто из вас умеет обращаться с кинокамерой? Никите потребуется помощь.

– Есть у нас один большой мастер, – поведал Чернышев. – Пудовкин! Такое вам снимет, что на телевидении с руками оторвут. Возникли, Гриша, страна должна знать своих героев.

Четвертый помощник беспомощно взглянул на Раю и встал, пылая лицом.

– Садись, – сжалился Чернышев. – В прошлом рейсе к нам в открытом море подошел сейнер, капитан Козодоев наносил дружеский визит. Вот тут-то Рая и выбежала навстречу высокому гостю с букетом цветов – вытряхнула ему на голову мусор из корзины, а Гриша отснял для потомков сию эффектную сцену. Козодоев гонялся за ним по всему траулеру, чтобы засветить пленку. Потом я на ней крупно заработал: продал Козодоеву за два ящика боржома, хотя старпом укорял, что я продешевил. Так что, Никита, учти, на борту имеется конкурирующая организация. Что же касается будущего фильма, то на околку льда и аварийные работы, сами понимаете, будем выходить в костюмах и при галстуках, а женщин попрошу не забыть про туфли на высоком каблуке и колготки, не то зритель подумает, что Чернышев набрал в плавание персонажей из пьесы Горького «На дне». Какие будут еще вопросы? Тогда подытожим. Задачи экспедиции ясны, и дальнейшего рассусоливания не требуется. Знаю, дети мои, что вы любите окалывать лед, как трижды в день кушать манную кашу, но всякий врач вам скажет, что физический труд на свежем морском воздухе исключительно полезен для ваших организмов: обмен веществ, перистальтика кишечника и цвет лица. Так что морально готовьтесь к этой интеллектуальной работе. И последнее. Вы небось заметили, что на собрание капитан опоздал. Ставлю в известность: опоздал намеренно, так как ходил с боцманом по каютам и выбрасывал за борт хитроумно припрятанные бутылки.

По кают-компании пронесся стон. «Что я тебе говорил? – Это я тебе говорил! – Я ведь на день рождения! – Компотом чокайся!»

– Вот так, черти, – с удовлетворением произнес Чернышев. – Всего на обеденный стол Нептуну доставлено семь пол-литров водки, два коньяка и одиннадцать емкостей портвейна. А чтоб бывшие владельцы не очень на меня обижались, срезаю им премиальные на двадцать пять процентов – согласно моему же вам предупреждению. Узнаю, что кто-то уж очень ловко спрятал и выпил, сниму остальные семьдесят пять и спишу на берег с личным подарком – стопкой бумаги: пиши на меня анонимки во все инстанции вплоть до канцелярии господа бога. Все, кончаем, нам не за собрания деньги платят. Научный состав и старпома прошу остаться.

Первый лед

Черт бы побрал эту качку! На такой скорлупке, как наш «Дежнев», даже несчастные шесть баллов могут лишить человека чувства юмора.

– Разве это качка? – На лице Перышкина не было и тени сочувствия. – Ты бы сходил, Георгия, на торпедном катере – забыл бы, как маму зовут.

– Адмирал Нельсон… – Лыков назидательно рассказывает сто раз слышанную мною историю о том, что знаменитый флотоводец всю жизнь страдал морской болезнью и в шторма блевал в мешочек, который держал наготове вестовой. Как ни странно, мне становится от этого легче. А когда я вспоминаю, что творилось ночью с Баландиным, то и вовсе приободряюсь. Такова особенность нашей психики: испытывать тайное удовлетворение от сознания того, что кому-то хуже, чем тебе. С точки зрения высокой морали, конечно, это выглядит сомнительно, но пусть в меня бросит камень тот, кто этого не испытывал.

Второй день нас треплет шторм, не такой, о каком мечтают Чернышев, Корсаков и им подобные одержимые, но все-таки шторм. А не такой потому, что температура воздуха лишь два градуса ниже нуля и лед почти не нарастает.

– Вот так бы и всю дорогу, – откровенно мечтает Лыков. – А, Федя?

Перышкин охотно соглашается и добавляет несколько крепких слов в адрес ученых психов, которые спят и видят поиграть с океаном в очко. «Двадцать два, перебор – и ваших нет!» – заключает он под одобрительный кивок Лыкова.

Эти единомышленники так осмелели потому, что Чернышева и Корсакова в рулевой рубке нет, а меня можно не опасаться: кто-то пустил слух, что «корреспондент не трепло и свой парень». Честно говоря, я и в самом деле не трепло, и такой слух меня вполне устраивает: кажется, я единственный на судне человек, с которым откровенничают и начальство и матросы. Например, я знаю, что полчаса назад Корсаков вдрызг разругался с Чернышевым после того, как пригласил меня в свой салон «расширить сосуды», открыл холодильник и обнаружил исчезновение двух бутылок коньяка. Для виду Корсаков порылся в рундуке, заглянул в тумбочку и даже пошарил под диваном – зря тратил время: можно найти украденные деньги, унесенную другом под полой книгу, но никогда и никто еще не находил пропавшее спиртное. Я нисколько не сомневался, что упомянутые Чернышевым две бутылки принадлежали именно Корсакову, поскольку матросы коньяк не покупают (пустая трата денег, пижонство – водка такой же крепости). Приглашенный на объяснение Чернышев страшно расстроился.