Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Пока я завтракал, набежали облачка. Я подготовился — надел правильные ботинки, взял правильный посох, упаковал правильный рюкзак, а выходя, сказал коридорному:

— Замечательный день для Сноудона!

— Да, конечно… возможно, — последовал загадочный ответ.

Валлийцы, пока не узнают вас поближе, слишком вежливы, чтобы возражать. Теперь-то я знаю, как следовало перевести эту фразу:

— Да какой там замечательный, уж не свихнулся ли ты, приятель?

В Лланберис я добрался почти в полдень.

Что же приключилось с погодой? Небо стало совсем серым. Солнце исчезло. Горы занавесил туман.

— Вы ничего не увидите, — сказал мне местный житель. — На вашем месте я бросил бы эту затею.

Ну уж дудки! Я был преисполнен энтузиазма. Побродил по Лланберису, ожидая, когда прояснится. В конце деревни нашел удивительную железнодорожную станцию, наподобие тех, что встречаешь в витрине магазина игрушек. Совершенно игрушечный локомотив выскользнул из-под навеса и прикрепился к длинному открытому вагону. В этом вагоне сидели человек пятнадцать: один мужчина в шляпе-котелке, женщины в основном в черных платьях. Казалось, они собираются на похороны эльфа.

Я остановился в удивлении, и тут ко мне подошел мужчина и, поняв, вероятно, что я собрался в горы, предложил купить железнодорожный билет на Сноудон.

Если я скажу, что возмутился, то это слишком мягкое выражение! Я люблю и уважаю горы. Я еще достаточно молод и могу подняться сам. Я знаю, что значит одолеть высоту: сердце рвется из груди и кажется, что земля принадлежит тебе одному. Неужели я возьму билет? Я был оскорблен до глубины души!

Кондуктор пояснил, что надвигается буря, и никто в здравом уме на гору сейчас не полезет, да и вагон на самую вершину не поднимется. Он прибавил, что готов продать мне билет на три четверти пути. Это будет стоить восемь шиллингов.

— А почему вы не доедете до самого верха? — спросил я.

— Там седловина, — ответил он. — Она очень узкая, с обеих сторон пропасть глубиной в несколько тысяч футов. Нас просто сдует ветром.

— Когда вы отъезжаете?

— Мы ждем телефонного сообщения с вершины.

— Там что же, почта есть?

— Да.

— И гостиница?

— Да.

— Тогда дайте мне билет, хотя это аморально.

Вот так я и совершил нравственное падение.

Занял переднее место рядом с кондуктором. Позади меня была стеклянная перегородка, а за ней — грустные туристы.

Согрешив, я неожиданно почувствовал себя счастливым. Более того, я с удовольствием вспоминал прекрасных людей, с которыми мне доводилось совершать восхождения в горах: Уипкорда Форди, который взлетал на Бен-Невис, словно горный козел; преподобного отца из Партика, поднимавшегося торжественно, как и подобает священнику; неистового доктора, несущегося в гору подобно рассерженному дикарю. Как бы мне хотелось, чтобы эти три мушкетера оказались сейчас в Лланберисе и увидели меня в вагоне. То-то я насладился бы их негодованием…

Наконец мы получили разрешение со Сноудона. Локомотив за вагоном удивленно взвизгнул и принялся медленно толкать нас наверх. Через полчаса мы вошли в облака. Время от времени ветер продувал в них дыру, и мы смотрели вниз, на зеленую долину и каменные стены. Вагон с пыхтением двигался по узкой колее. Холодало. Ветер поджидал нас за каждым углом и набрасывался, словно кавалерийский отряд из засады.

«Плакальщики» в вагоне испытывали сильный дискомфорт. Некоторые улеглись на сидения, прячась от ветра. Две женщины попытались опустить брезентовые полы. Поезд остановился. Кондуктор вышел из-за перегородки и предупредил, что если полы будут опущены, мы вывалимся из вагона раньше, чем доберемся до седловины.

По мере подъема облака наползали снизу. В такой день в горах человек ищет укрытия и держится поближе к тропе. Ветер рассвирепел не на шутку. Мужчина, сидевший рядом со мной и не произнесший до этого ни единого слова, прорычал мне в ухо:

— День очень неудачный…

— Вы из какого района Шотландии? — крикнул я в ответ, догадавшись о его происхождении по выговору.

— Стерлинг! — заорал он.

— Что вы здесь делаете?

— Провожу отпуск.

В этот миг вагон остановился. Ни с той, ни с другой стороны ничего не было видно. Ветер был поистине жутким. Вагон тихо покачивался. И было чертовски холодно. Кондуктор посоветовался с машинистом локомотива и сказал, что придется повернуть назад.

— Что за чушь! — возмутился шотландец. — Давай двигай…

— Я здесь работаю больше тридцати лет, — заявил кондуктор, — через седловину ехать опасно.

Я вышел посмотреть на седловину, и порыв ветра едва не сбил меня с ног. В темноте проступала тропа десяти-двенадцати футов шириной, а с обеих ее сторон можно было различить казавшуюся бездонной пропасть.

Когда я вернулся, шотландец все еще пытался убедить кондуктора ехать наверх. Но тщетно — кондуктор заявил, что обязан заботиться о безопасности пассажиров. Он ни за что не поведет поезд через седловину во время бури.

— Зря только деньги истратил, — проворчал шотландец, а потом крикнул, обратившись ко мне: — Мы могли бы выпить наверху!

Тем не менее, к облегчению туристов, мы двинулись в обратном направлении. Одна старая дама сидела совершенно спокойно, сложив руки. Ее очки поблескивали от сконденсировавшейся влаги. Казалось, она сидит у себя дома, в гостиной.

По мере приближения к земле облака редели. Солнце силилось пробиться сквозь пелену. Мы посмотрели наверх и увидели над Сноудоном темные тучи. Похоже, бесы собрались там на шабаш. Я проникся большим уважением к Сноудону и был страшно недоволен собой. Мысленно поклялся, что обязательно поднимусь на вершину, когда погода наладится…

Около станции мы потопали ногами, пытаясь согреться. Кондуктор сказал, что внезапная буря пришла с запада. Шотландец все еще негодовал.

— Послушайте, — обратился он ко мне, — вы заплатили восемь шиллингов за билет?

— Заплатил.

— Вы должны были заплатить меньше, как я, — сказал он и ушел довольный.

В Уэльсе вы встречаете его повсюду. Это — главное божество узких улиц. Маленькое черно-белое существо с лисьим туловищем и повадками студенческого старосты. Это пастуший пес — вельш корги.

Когда овцы катятся по дороге серой волной, он рядом. Никогда их не обижает, просто наблюдает за глупыми животными и делает то, что требуется, со спокойной уверенностью женщины-хозяйки.

Пастух идет позади, курит трубку и думает свои пастушьи думы, пока вы не устанете ждать и в возмущении не нажмете на клаксон.