Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

На лозе появились крупные красные ягоды. Собрал их Адам и побежал с ними к Еве. Та увидела мужа и закричала: «О Адам, что случилось? Ты поранился? У тебя кровь на руках». «Нет, это не кровь, — ответил мужчина. — Это сок винограда, который я поливал кровью». Им обоим так понравился напиток, что Ева стала заготавливать его впрок в глиняном горшке. Так было изобретено виноградное вино.

Рассказчик выдержал паузу, затем продолжил:

— Я говорил вам, что большинство арабских историй имеет мораль. И вот мораль моего рассказа. Один глоток вина — и вы ведете себя, как обезьяна; два глотка — и вы пыжитесь, как павлин; три глотка заставляют вас рычать, как лев; а четыре превращают вас в свинью.

Обратно мы возвращались при свете звезд, в полной тишине, которая объяла Иерусалим с наступлением ночи. А наутро появился мой «водитель по договоренности» — все тот же армянин Стефан. Мы загрузились в его машину и покатили по дороге, ведущей в Дамаск.

Глава вторая

Из Дамаска в Киликию

Я описываю путешествие в Дамаск, а конкретно — улицу, называемую Прямой, и то место на крепостной стене, откуда святой Павел спустился в корзине, дабы спасти свою жизнь. Далее я приезжаю в Турцию, гуляю по Тарсу, попадаю в мастерскую, где шьют палатки для кочевников, осматриваю Киликийские Ворота и, после некоторых проблем с турецкой полицией, благоразумно решаю удалиться в Антиохию.

После смерти Стефана Павел принялся яростно преследовать иерусалимских христиан. Он выслеживал их, брал под стражу и подвергал побиению палками. Это было традиционное наказание, позже широко использовавшееся во времена Османской империи. Просто оно было на какое-то время забыто. После того, как ортодоксальное еврейство — в лице Синедриона и представителей синагог — применило этот вид кары в своей борьбе с христианами. Османы возродили и активно использовали его — я бы сказал, с беспримерным рвением. В какой-то момент в карательной деятельности Павла вышла заминка: он наказал уже всех верующих, которые не успели бежать от его гнева. И тогда взор молодого фарисея обратился к Дамаску, где, по слухам, христианство быстрыми темпами приобретало себе сторонников среди людей, посещавших синагоги. Итак, Павел заручился официальными документами от Синедриона, которые давали ему право арестовывать дамасских христиан и доставлять их на суд в Иерусалим.

Мне часто доводилось сталкиваться с предположением, что Павел и сам являлся членом Синедриона. Однако этим исследователям возражают другие, которые доказывают, что в таком случае он должен был быть семейным человеком. Дело в том, что в Синедрион допускали лишь женатых — на том основании (весьма шатком, на мой взгляд), что семейный человек якобы больше склонен к милосердию. Вот уж не знаю, не знаю. Из того, что нам известно о членах Синедриона, я бы сделал вывод, что люди эти жестоки сами по себе, а собравшись вместе, и вовсе становились беспощадными. Так или иначе, меня сейчас больше волнует вопрос о семейном положении Павла. Считается, что мягкость, с которой он обращался в своих письмах к новообращенным, — например, трогательный отрывок из его Послания к Галатам («Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!»2) — свидетельствует о том, что Павлу была знакома радость отцовства. Но, с другой стороны, если у него имелись дети, то почему они никак не упоминаются в личной переписке апостола?

Судя по всему, Павел очень спешил. Ему не терпелось поскорее попасть в Дамаск и приступить к своей миссии. Наверняка он отправился в путешествие верхом на верблюде, на муле или, на худой конец, на осле. Правда, многие комментаторы утверждают, будто он передвигался пешком. В своих рассуждениях он опираются на то место в Деяниях, где описывается состояние Павла после чудесной встречи с Христом. Буквально там сказано: «и взяли его за руку и привели в Дамаск». Следует помнить, что Павел не только испытал нервное потрясение, но и ослеп. Так что подобный способ передвижения выглядит вполне оправданным. Но возникает вопрос: если спутники Павла вели его за руку, то что мешало им точно так же отвести в Дамаск его мула или верблюда? Лично мне видится маловероятным, чтобы официальные посланники иерусалимского Синедриона путешествовали пешком. Не забывайте: ведь дело происходило на Востоке! А там ни один здравомыслящий человек не станет идти пешком, если тому есть разумная альтернатива.

Из Иерусалима Павел наверняка вышел не один, а с соответствующим эскортом, набранным из числа охранников Храма. В Дамаск они могли попасть двумя путями. Павел мог спуститься к Иерехону, а оттуда двинуться на север по долине Иордана и пересечь реку возле Бет-Шаны. При этом ему пришлось бы обогнуть с юга Галилейское море и довольно долго идти горными дорогами, соединяющими города Декаполиса[13] с Дамаском. Однако это была не самая удобная дорога, особенно в летнее время, да еще с учетом того, что большая часть пути пролегает в низменной местности (намного ниже уровня океана). Лишь по достижении гористого восточного берега Галилейского моря путник мог рассчитывать на относительную прохладу. Другой путь — более долгий, но более приятный и оживленный — тот, который и поныне предпочитают люди, желающие попасть в Дамаск. Он проходит через Самарию и Галилею, а затем поднимается к подножию горы Хермон. Полагаю, что экспедиция Павла выбрала именно эту дорогу.

Сегодня — благодаря великолепным дорогам, которые Британия и Франция проложили на своих подмандатных территориях, — из Иерусалима в Дамаск можно добраться за один день. Расстояние между этим городами составляет сто девяносто миль, и двадцать лет назад подобная скорость выглядела бы чистой фантастикой. Иерусалимские старожилы, которые еще помнят довоенные времена, со всей определенностью вам скажут: караван с хорошими верблюдами проделывал указанный путь примерно за двенадцать дней.

Я тоже направился в сторону Самарии. Дорога долго петляла среди бурых холмов, затем вывела в широкую долину Эздраэлон, где на северных высотках стоит всемирно известный городок Назарет. Я поднялся на эти холмы, потом спустился на равнину Ахма. Миновав селение Хыттин, где Саладин нанес сокрушительное поражение крестоносцам, я остановился у обрыва и заглянул вниз. Там на глубине в тысячу футов голубело озеро, приютившееся в изгибах земных складок. И я начал спуск к его раскаленному побережью.

Наконец и эта часть пути осталась позади. Я стоял на берегу Галилейского моря и разрывался между желанием задержаться здесь подольше и необходимостью двигаться дальше. Наверное, я мог бы раздобыть лодку и добраться на ней до Капернаума. И вот, пока я обдумывал свои текущие планы, меня посетила мысль, которая заставила забыть все остальное. Мне вдруг открылось — впервые открылось, — насколько важной и значительной была для Павла эта часть его путешествия. Ему предстояло спуститься к Тивериаде, проходя через множество деревень на западном побережье озера. В их число неминуемо попадал и Капернаум — любимое местопребывание Иисуса Христа. Эти деревушки предстали перед Павлом точно такими же, какими были совсем недавно, когда здесь жил и проповедовал Иисус. В сердце фарисея жила неукротимая злоба против последователей Христа, поэтому он должен был неуклонно возвращаться мыслями к личности их Учителя. Тем более что путь миссии пролегал через местность, где осуществлялось Его Пастырство, и все здесь напоминало о земном пребывании Христа. Павел видел у себя под ногами камни, по которым проходил Христос. На берегу озера стояла синагога, где Он говорил с народом. Да и сами люди, выходившие посмотреть на Павла с его свитой, были теми самыми мужчинами и женщинами, которые видели Иисуса.