Евгений Габуния - На исходе ночи

— Домой, верно, куда же еще ночью идти.

— Скорее всего так. Пошел и не дошел. Значит, по дороге что-то произошло. Могло произойти, — тут же поправился Москаленко. — Вот что, лейтенант, давай-ка и мы с тобой пойдем этой дорогой. И смотри в оба, глаз не спускай с улицы. Моя сторона — правая, твоя, естественно, левая.

Шли медленно, часто останавливаясь и пристально разглядывая сырую, размокшую землю. Со стороны могло показаться, что они потеряли что-то важное и заняты поисками. Впрочем, так оно и было. Там, где улочки пересекались, Пынзару задержался подольше, присел на корточки, склонился совсем близко к земле.

— Смотри, капитан! — позвал он Москаленко.

Тот быстро подошел и увидел небольшое бурое пятно; рядом с ним на влажной земле четко отпечатались беспорядочные следы сапог: одни, огромные, были оставлены, как сразу определил Москаленко, так называемыми русскими сапогами с гладкой кожаной подошвой; другие принадлежали человеку в кирзовых с рифленой резиновой подошвой.

— У Коцофана тоже были кирзовые, — задумчиво промолвил Пынзару.

Москаленко, целиком поглощенный осмотром, не обратил внимания, что участковый говорит о председателе в прошедшем времени.

Они пошли по следам. Следы кирзовых сапог начинались от калитки двора Марии Гонцы. Человек в этих сапогах шел обычным, размеренным шагом, о чем свидетельствовал нормальный для такого шага размах. Тот, что был в кожаных, двигался от дома Савы Тудоса, причем все быстрее и быстрее, потому что расстояние между его шагами возрастало.

Оперативники вернулись на место, откуда начали осмотр, к бурому пятну. След русских сапог вел от пятна влево, на боковую улочку, следы же рифленых подошв исчезли начисто.

— Вот тебе и раз! — в недоумении сказал Пынзару. — Выходит, по воздуху летел, как ангел.

— Ангелов пока отставим, — серьезно сказал Москаленко. — Лучше посмотри внимательнее на отпечатки русских сапог.

Пынзару склонился совсем близко к земле.

— Как будто глубже стали следы… и короче.

— В том-то и дело, — мрачно произнес капитан. — Плохо. Убили председателя, не иначе, а труп убийца на себе потащил. Видать, здоровенный детина. Смотри, какой у него размер сапог. Скорее всего, холодным оружием… Выстрелов Мария, да и другие, не слышали, по крайней мере, никто не говорил. И стреляных гильз не видать. Впрочем, все это предстоит еще уточнить, а пока пошли по этим следам.

Следы вели на боковую улочку, к старому заброшенному колодцу. Заглянув в него, они увидели на дне неглубокого, почти высохшего колодца, человека.

— Беги в сельсовет, быстро! — приказал капитан участковому. — Нам самим не вытащить. И в отдел доложи по телефону. Мигом!

Пынзару возвратился вместе с председателем сельсовета Китикарем и группой молодых ребят. Один из них спустился на дно, обвязал труп веревкой, и его вытащили на поверхность. Дурные вести разносятся быстро, и пока ребята возились, вокруг колодца успела собраться толпа сельчан. Они молча, с ужасом смотрели на обезображенное лицо, в котором все же можно было узнать Коцофана. Москаленко хотел было попросить людей отойти подальше, чтобы не мешали, однако Китикарь шепотом остановил его:

— Пусть смотрят.

Москаленко не спеша обошел вокруг колодца, внимательно осмотрел поросший замшелым мохом сруб и только сейчас заметил, что в верхнем ряду каменной кладки недоставало одного камня.

— Видимо, камнем, которого не хватает, и ударил. Добил, гад. — Он крепко выругался. — Надо найти этот камень, да и тщательнее посмотреть, что там, на дне.

Паренек, стоящий поблизости, с готовностью сказал:

— Разрешите мне, товарищ капитан?

Москаленко кивнул, и паренек, скинув ватник, скрылся в стволе шахты. Ему бросили веревку, широкоплечий крепыш потянул за конец и извлек грубо отесанный котельцовый брус.

Москаленко тронул его носком сапога:

— Однако здоровенный. Такой не каждый поднимет. Сила нужна немалая.

Из колодца вылез перепачканный в илистой грязи парень. На боку у него висел планшет.

— Вот, там нашел, — он передал планшет Москаленко. — Больше ничего нет.

Крестьяне, столпившиеся у колодца, не расходились, стояли тихо, как на похоронах, лишь изредка вполголоса обмениваясь словами. Тишину нарушил гул мотора, и возле колодца затормозила «Победа». Из нее вышел начальник районного отдела МГБ майор Жугару — коренастый, плотный, средних лет человек с простым лицом крестьянина — и пожилой судебный врач-эксперт. Толпа расступилась, пропуская начальство. Москаленко доложил о происшествии, и труп на бричке в сопровождении врача и участкового увезли в сельский медпункт. После осмотра врач записал в протоколе:

«На теле убитого следов сопротивления не обнаружено. В области спины имеются два ножевых ранения, по своему характеру не смертельные. Смерть наступила от удара тупым предметом по голове…».

Пока судебный эксперт занимался исследованием тела в медпункте, Пынзару тщательно осматривал одежду убитого. Он выложил на стол смятую купюру, горстку мелочи, пачку «Беломора», расческу. Браунинга в карманах не было. «Может быть, в планшете?» Пынзару открыл старенький офицерский планшет. И в нем пистолета тоже не оказалось. В планшете участковый обнаружил несколько листков бумаги и отложил их в сторону. Вскоре подъехали задержавшиеся на месте происшествия Жугару и Москаленко. Майор оглядел стол с вещами и в первую очередь стал просматривать бумаги, передавая листок за листком капитану. Это были различные колхозные счета, квитанции и прочая деловая документация. Развернув сложенный вчетверо большой лист, вырванный из амбарной книги, Жугару задержал его в руке, внимательно разглядывая. Он был весь исписан корявыми большими буквами. Поверх букв во весь лист был нарисован контур пистолета в натуральную величину, будто «художник», не мудрствуя лукаво, обвел пистолет карандашом, как это делают дети. Майор повернул лист так, чтобы его увидели остальные.

— Похоже на вальтер, — сказал Москаленко. — У меня был такой. Между прочим, неплохая машинка, и патроны от ТТ подходят. А что там написано?

— Сейчас узнаем, капитан. «Председателю колхоза села Мындрешты Коцофану», — медленно, с трудом разбирая буквы латинского алфавита, от которого уже успел отвыкнуть, прочитал майор вслух. — Ко мне неоднократно поступают жалобы крестьян, что ты, красная сволочь, издеваешься над честными, верующими во всемогущего бога христианами, отбираешь землю, заставляешь работать в колхозе на коммунистов-большевиков. Если ты, коммунистический прислужник, предатель молдавского народа, не перестанешь сдирать шкуру с людей, то там, где сейчас твои ноги, будет твоя голова, за которую я не дам и двух копеек…»