Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Обманутые кажущейся терпимостью туземцев, они думали, что успех будет для них легок; и, действительно, их слушали, учились от них разным ремеслам. Начавшаяся проповедь против детоубийства еще не подрывала влияния вождей, которые не желали утратить его. Однако, новые начала пришли в брожение, и загорелась междоусобная война, продолжавшаяся до смерти Помаре I, которому наследовал Помаре II. Несколько лет сряду, Таита представлял ужасное зрелище: надобно было отстоять бога Оро, на божественность которого посягали со всех сторон; a чтоб его умилостивить и подвинуть на проявление своего могущества, в честь его убивались тысячи жертв! Миссионеры удалились на остров Эймео, куда вскоре явился и Помаре, побежденный и лишившийся власти. В своем несчастье, он стал сомневаться в силе Оро, чем и воспользовался миссионер Нот; он обещал Помаре победу именем нового Бога и призвал на помощь несколько стоявших в гавани английских судов. Помаре крестился у Нота и торжественно нарушил закон табу. Вскоре захотел креститься весь остров Эймео, и Нот стал просить о присылке ему помощников.

Таити долго еще оставался сценою страшных беспорядков, но и там, наконец, опомнившись; стали жалеть о Помаре и решили призвать его снова. Помаре явился, но не менее трех лет употребил он на окончательное завоевание острова; это произошло уже в 1815 году.

Между тем, христианство распространялось успенно; на Эймео была выстроена первая церковь. Вожди отрекались от идолов и сами раскладывали под ними огонь. Из Сиднея прибыли новые миссионеры; Эллис привез типографский станок, и бесчисленные экземпляры Нового и Ветхого Завета явились на острове. He столько действовало на жителей собственно религиозное чувство, сколько страсть к новизне; всякому хотелось иметь экземпляр библии, и за этим приезжали даже с соседних островов.

Упоенный своим успехом, Помаре, как говорится, спился с кругу; они напивался каждый день и, приходя в опьянение и постепенно теряя память, приговаривал обыкновенно: «Ну, Помаре, теперь твоя свинья способнее тебя управлять государством!» Он умер в 1821 году.

С его смертью кончилось влияние миссионеров: воспитанный ими и совершенно в их духе, наследник, коронованный торжественно в 1824 году, через три года умер. Две женщины, в руки которых досталось последовательно правление, Помаре Вагине (Yahinée) и Аимата Помаре, нетерпеливо сносили неприятное для них иго миссионеров и поведением своим постоянно протестовали против их учения. Двор последней королевы сделался центром людей, желавших освободиться от строгих требований и надзирательства миссионеров: королева собирала вокруг себя молодых людей и девушек; жизнь при дворе проходила в праздниках, нескромных танцах и соблазнительном пении. Миссионеры поневоле терпели все это, потому что ничего не могли сделать с королевой. Наконец, образовалась секта мамаев, желавших примирить христианское поклонение с потребностями наслаждений; эта секта, оправдывая между прочим свободное общение полов, ставила в пример Соломона и так скоро распространилась, что теперь, как кажется, она становится господствующею на острове.

Католики не могли долго оставаться равнодушными, видя как протестанты приобретали себе прозелитов в мире еще неизвестном, и вот отправились из Парижа гг. де Помпалье, Каре и Лаваль; последних двух высадили на острове Гамбие, где, действительно, скоро дикое народонаселение стало католическим, то есть начало ходить в школы, носить платье, петь гимны и кашлять.

В 1836 году два миссионера явились в Папеити. Причард, глава протестантов и вместе английский консул, из религиозной ли ревности, или по каким-нибудь своим расчетам, окружил дом новых апостолов и силой принудил их оставить остров. Но в это время несколько военных Французских судов крейсировало в Южном океане. Дюмон-д’Юрвиль, Дюпети-Туар и Лаплас, один за другим, являлись в Папеити, требовали королеву, заключали трактаты с помощью пушек и окончательно взяли остров под свое покровительство, упрочив на нем, конечно, католическое преобладание. В Европе дело Причарда окончилось мирным образом; Роберт Пиль и Гизо дипломатически округлили его, a Французы, долго ища себе шеста в Южном океане, решились занять Таити, на том основании, что англичане заняли Новую Зеландию. Королеву Помаре, почти совсем потерявшую значение, оставили царствовать, прибрав, однако, правление в свои руки.

Между тем как английские капиталисты извлекают миллионы в Новой Зеландии, Таити до сих пор остается для Французов мертвым капиталом; до сих пор там нет еще и следов дельной колонизации. Начальниками колонии назначаются всегда морские офицеры, которых очень часто сменяют, и которые, вследствие этого, ничего не делают. В настоящее время Таити торгует единственно апельсинами, которые везутся в Сан-Франциско; a между тем роскошная природа острова производит сахар, кофе, индиго, ваниль, хлопчатую бумагу и множество ценных дерев, так что если б остров был в руках дельных колонизаторов, он обогатил бы их.

Город Папеити получил название от бухты, вокруг которой расположен. Он состоит из нескольких улиц, где дома наполовину скрываются в тени хлебных дерев и пальм. Дома, выходящие на улицу, имеют официальный вид; все — или казарма, или инженерное управление, или контора публичных работ; на крышах развеваются флаги, у ворот ходят часовые. Адмиралтейство, почти все закрытое пальмами, находится на длинной песчаной косе, к самому морю. Лавок мало; все смотрит чем-то случайным и временным. На улицах попадаются солдаты в суконных сюртуках и в своих сплюснутых кепи; все они белокуры, синеглазы, бледны и смотрят какая-то не людьми, a какою-то болезнью, привившейся к здоровому организму, — так бледны и ничтожны они в сравнении с красивым, полным жизни народонаселением Таити. Да и все, что не было привезено сюда и что не было сделано французами, — все раскинулось роскошно и великолепно. Как идут тростниковые хижины к этой маститой зелени хлебного дерева и как пошло нарушает эту гармонию дом, похожий на сундук, с так называемым бельведером сверху! Вот, посмотрите, идет француженка: она перенесла сюда шляпку свою и бурнус и убеждена в своем неизмеримом превосходстве над идущею сзади её каначкой, убранной листьями и цветами… A возможно ли между ними какое-нибудь сравнение?… Одна — дитя природы, чистое и неиспорченное; другая, вместе с шляпкой и бурнусом, — произведение рук человеческих, произведение новейшей, местной цивилизации, искусственное, ложное, выдохшееся. Бог благословил эти острова, не дав им ни одного ядовитого насекомого, ни одного лютого зверя; и вот налетела саранча на этих детей природы, живущих с нею лицом к лицу, душа в душу. Вот миссионеры в своих семинарских, черных подрясниках. Вот помощницы их — сестры милосердия: откуда набрали таких жирных старух, с капюшонами, фартуками, накидками, накладками?…