Uncharted: Четвёртый лабиринт - Кристофер Голден

К тому времени, как он добрался до ступеней, вода была ему уже по плечи. Поднимаясь по затопленным ступеням, он увидел наверху, в коридоре, свет фонаря и понял, что Салли его ждал.

— Иди! — крикнул он, выбираясь из воды на последнюю ступень.

Салли осветил его лучом фонаря — тот, должно быть, был в рюкзаке у Суареса — и крикнул, чтобы он поторопился.

— Обернись! — рявкнул Дрейк, подбегая к Салли.

В этот момент вода достигла верха лестницы и хлынула в коридор, и глаза Виктора Салливана расширились от осознания происходящего. Им нужно было преодолеть сто или более футов коридора, а вода будет продолжать бурлить, продолжать подниматься, пока не сравняется с уровнем реки, по меньшей мере, в десяти футах над ними.

Вода омывала их ноги, затапливая туннель. Салли один раз споткнулся, и Дрейк его подхватил, но они продолжали идти. Впереди они увидели, как Джада помогает Суаресу подниматься по ступеням тайного прохода в святилище. Суарес тоже поскользнулся, он упал и не вставал, пока Дрейк не подоспел, чтобы помочь Джаде; вода была им уже выше колен.

Им пришлось протащить Суареса последние пару ступеней и преодолеть проём потайного входа, где алтарь всё ещё был отодвинут от лестницы. Задыхаясь, согнувшись в три погибели, с одним-единственным фонарём и только пистолетом Суареса, они, шатаясь, выбрались из святилища, мимо трупов Массарского, Гарзы и молодого Минотавра, в то самое время, как вода неслась вверх по лестнице вслед за ними.

Ещё три шага — и они наконец вышли из святилища, оказавшись в коротком туннеле, который вывел их на скалистый уступ у берега реки, где ревел водопад и, как и всегда, росла белая чемерица.

Суарес умер там, всего лишь через несколько мгновений после того, как они осторожно уложили его на землю, — слишком много крови вытекло из раны в боку. Дрейк опустился на колени рядом с ним; его уже тошнило от смерти и жадности.

— Спасибо, что не убил нас, — прошептал он, прежде чем протянуть руку и закрыть глаза мертвеца.

Дрейк взглянул на Салли и Джаду, которые, измученные и опустошённые, опирались друг на друга. Затем он присел на корточки и оглядел огромную пещеру, выжидая долгие секунды, не выскочит ли из одного из туннелей кто-нибудь из Хранителей Сокрытого Слова, чтобы попытаться их убить. Но больше никто так и не появился.

Высоко под потолком пещеры, как ему показалось, он смог разглядеть крошечные полоски утреннего света.

— Что нам теперь делать? — спросила Джада.

— То, чего хотел бы твой отец, — ответил Салли.

Дрейк кивнул, устало поднимаясь на ноги. Он уставился на цветы на стенах, белеющие среди мха и лоз.

— Именно, — сказал он. — Мы всё это вырвем, а потом сожжём. Мы позаботимся о том, чтобы белая чемерица — настоящая — осталась мифом.

— Можно заложить заряд и взорвать туннель под Курганом Сокровищ, — предложил Салли.

Дрейк пожал плечами.

— Зачем утруждаться? Как только мы его закроем, вход будет спрятан, а правительство запрещает кому-либо вести здесь раскопки.

— Перкинс оставил двоих своих людей на страже. Что мы им скажем, когда выберемся отсюда? — спросила Джада.

Салли рассмеялся.

— Скажем, что им повезло.

Дрейк хлопнул его по спине, и они оба улыбнулись девушке.

— А ещё лучше, — сказал Дрейк, — скажем, что они уволены.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Пять дней спустя Лука Хзуяк наконец-то обрёл свой последний приют. Осеннее солнце заливало золотым светом тихую красоту кладбища. Кладбище Вудлон было одним из самых известных мест захоронения в Нью-Йорке, оазисом мира и покоя в Бронксе. Джада сказала, что выбрала его именно по этой причине, и Дрейк мог её понять.

В конце октября на земле было столько же красных и золотых листьев, сколько и на деревьях, и с каждым порывом ветра они разлетались по широким лужайкам, цепляясь за надгробия и статуи ангелов. Кроме далёкого гула автомобильных двигателей, казавшегося вечной фоновой музыкой Нью-Йорка, единственными звуками были шелест ветра в листве и голос священника.

Дрейк стоял слева от Джады, Салли — справа. Она плакала, как и любая скорбящая дочь, но при этом держала голову высоко. Её отец больше всего на свете любил разгадывать тайны истории. Даже если бы он и не попытался опередить Хенриксена в раскрытии истинной истории Дедала и его лабиринтов, как только Лука узнал бы о них, он не смог бы устоять перед искушением узнать больше. Но его намерения были чисты.

Дрейк знал, что они с Салли обычно не могли похвастаться столь невинными побуждениями. Они ходили по тонкой грани, часто ступая по лезвию ножа между преступностью и жадностью. Оливия была готова причинить боль кому угодно — убить кого угодно, — чтобы утолить свою жажду золота, а идея превращать людей в марионеток для собственного развлечения вдохновляла её. Дрейку было легко думать об этой женщине и понимать, что они с Салли другие. Как и Лука, они любили историю и азарт раскрытия её тайн, но половина этого азарта заключалась в том, что эти тайны столь часто оказывались сокровищами. Они хотели вознаграждения за риски, на которые шли по пути, и это, безусловно, было частью их мотивации.

Насколько сильно это отличало их от Хенриксена? Этот вопрос преследовал Нейтана Дрейка с тех самых пор, как они выбрались из Диюя, побитые и измученные. Они с Джадой полтора дня присматривали за Салли в гостиничном номере в Пекине, куда они заселились под вымышленными именами и молились, чтобы их не арестовали. Хотя доз, которые он получил, было недостаточно, чтобы навсегда изменить его разум, яд, которым его пичкали, должен был выйти из его организма за несколько дней.

За это время Дрейк много думал о Тире Хенриксене. В конце концов он решил, что, хотя пропасть между его философией и философией Хенриксена, возможно, была не так широка, как ему хотелось бы, она была всё же была достаточно широкой, чтобы он мог спать по ночам. Хенриксен любил историю и открытия и жаждал сокровищ прошлого. Но хотя он, возможно, и не был так глубоко порочен, как Оливия, он всё равно был «плохим парнем». Он не был готов убивать или просить других