Александр Мартынов - В заповедной глуши

172.

* * *

   Белок, казалось, обезумел - кинулся Вальке в ноги, рухнул на спину, закрыл глаза и не двигался с места, пока смеющийся мальчишка не почеса, присев рядом, живот пса. Михал Святославич с улыбкой наблюдал за этим с крыльца.

   - А Виктор-то где? - поинтересовался он,когда Валька,держа левую руку на холке жму-щегося к его ноге пса, поднялся на крыльцо тоже. - Спит, что ли?

   - А сейчас проверим, - весело ответил Валька. - Ну что, дядя Михал? Дома?

   Лесник усмехнулся и открыл дверь...

   ...Свет был только в комнате мальчишек. Когда Валька держа в руке куртку,вошёл туда, то невольно улыбнулся.

   Витька спал за столом. Положив кулаки по сторонам головы, среди бумаг. Осторо-жно подойдя, Валька хотел было бессердечно разбудить друга... но увидел, что прямо пе-ред ним на однмо из листов лежат награды. Слава третья степень, Красная Звезда, За Отвагу... а на листке Валька увидел чёткие ровные строчки.

   Я давно уж не живу на свете.

   Светят мне нездешние огни...

   Я весь мир оставил своим детям,

   Но его не сберегли они.

   Я погиб в болотах белорусских

   Но представить даже и не мог,

   Чтоб светловолосый мальчик русский

   Хлеба у врагов просил кусок.

   Что до срока внука жизнь прервётся,

   В стылый пепел прогорит мечта.

   Что в дни мира правнук назовётся

   Этим страшным словом "сирота".

   Я - поверьте! - смог бы защитить их!

   Мразь жалела бы, что выползла на свет!

   Но - вот мука!!! - для в боях убитых

   В мир живых обратно хода нет.

   И нездешняя дорога в серой пыли

   Никогда не приведёт меня домой...

   ...Внука моего враги убили,

   Но живёт и помнит правнук мой!

   Мальчишка постоял возле спящего друга.Потом сел на свою кровать и прикрыл гла-за.Ноги загудели... потом зажужжало всё тело... и Валька уже почти уснул, когда из ка-бинета послышался голос Михала Святославича:

   - У телефона... Нет, не Виктор... Да, вот, вернулся...

   Валька открыл глаза -и увидел, что Виктор тоже оторвал голову от стола. Дёрну-лся встать, но увидел Вальку - и широко расплылся во всё ещё сонной улыбке:

   - Верну-у-ули-ись...

   - Ага, - Валька подмигнул ему. - Вернулись.

25.

   Сколько Валька помнил себя - Новый Год всегда ассоциировался у него с праздником.

   Но не на этот раз.

   Он сам не очень понимал, что случилось. Вот-вот только ещё всё было нормально и даже здорово. Витька на кухне кочегарил что-то обалденно пахнущее. Михал Святосла-вич на крыльце, обтёсывая елочку снизу, невероятным голосом распевал: "Пусть эта ёло-чка в праздничный час кажной иголочкой радваит нас..." Валька разбирал ящик с игруш-ками, вытащенный с чердака.

   И вдруг что-то произошло.

   Что-то случилось.

   Вдруг тусклым стал свет. Пыльным сделалось яркое стекло игрушек. Надоедливым - немузыкальное пение. А запах напомнил дом и то, как мама каждый новый год сама го-товила массу всяких вкусных вещей - Каховские никогда не отмечали этот праздник вне дома. и ещё они обязательно покупали в магазинах две-три новых игрушки. Отец шутил: "Это для твоих детей, Валентин, про запас."...

173.

   И Вальке перестало хотеться праздника. Совсем. А захотелось лечь спать и про-спать долго-долго, без снов и без движения. Хоть до весны. Ощущение было таким тя-жёлым и непривычным, что Валька удивлённо прислушался сам к себе: не пройдёт ли, не отхлынет ли так же внезапно, как возникло?

   Но тоска осталась. Как глубоко засевшая заноза с обломанным кончиком.

   Ну почему так? Даже Мора - и та невесть где. Он один - один на холодном ветру, и некуда спрятаться. Да и не хочется.

   Мальчишка посидел около ящика, боясь, что его окликнут Витька или лесник. Но они молчали. Точнее - не молчали, а не окликали.

   И пусть, подумал Валька. Встал и подошёл к окну, по пути погасив свет.

   За окном было бело. Снег выпал всего два дня назад после бесснежного декабря - не-глубокий,еле-еле,но укрыл всё и пока что держался. На деревьях нависли облака инея. Мир был безмолвен и холоден.

   Вальке показалось вдруг,что нет никого за его спиной - в комнатах. Что он совсем-совсем один - стоит возле окна и ждёт, сам не зная, чего. Может быть, он один на всей планете? И ничего, никого больше нет - заснеженные леса под равнодушным звёздным небом, дом - и в нём он, Валька Каховский.

   Он дыхнул на окно и написал по туманному пятну на стекле:

Мама.

Отец.

Я один.

   Слова уплыли куда-то в тёмную глубину. Валька нарисовал стрелку и подписал:

Я хочу домой.

   Можно выучить тысячу и миллион красивых (и правильных!) слов. Но всё равно в один стеклянно-ясный момент то отчётливо понимаешь: тебе четырнадцать лет и бо-льше любых подвигов и свершений на свете, больше славы и приключений ты хочешь про-сто увидеть маму - маму, которую ты не видел больше семи месяцев, маму, с которой тебе даже не дали обняться на прощанье. И от этого понимания не защититься и не отбиться ничем. Никак.

   И из чёрных дверей веет в спину пустым холодом. От этого дыхания не спасает АВГЭ и тёплая одежда.

   Валька ткнулся лбом в стекло.

   С кем угодно, но не с ним. Весь мир может рухнуть, но его - его должен остаться.

   - Naneth,(1.) - прошептал он, - mell, meleth...(2.) - и судорожно вздохнул. Звуками никогда не существовавшего языка он хотел сделать несуществующим, шуточным своё горе. Но вместо этого чужие слова вдруг обрели жизнь и тоже пропитались горем.

   И всё-таки что-то изменилось. Валька не сразу понял - что именно. Но уже через миг различил за деревьями движущиеся огоньки и замер удивлённо. Потом распахнул дво-йную раму. В комнату влился холод... но вместе с ним влилась и приближающаяся песня, которую дурашливым хором пели в лесу звонкие голоса:

   - Новый Год настаёт!