Николай Наумов - Приключения 1976

IV

Опасения Хаиткулы не были напрасными: Ходжа Назаров не сразу согласился на вторичное возбуждение дела по расследованию исчезновения Бекджана Веллекова; и только узнав, что погибший — брат невесты капитана, махнул рукой.

— Ладно! Расследуй! — подполковник нахохлился в кресле, как бы укрываясь от непогоды, втянул голову в плечи. — Копай яму под своего начальника.

…Перелистывая бумаги дела, которое вел Аннамаммед, Хаиткулы наткнулся на имя Лопбыкулы Таррыхова. Таррыхов — да ведь так звали одного из свидетелей по делу о Бекджане. Теперь Таррыхов работает здесь, в Ашхабаде, экспедитором… А вот и трудовая книжка, автобиография его. Все верно, это тот самый человек. Ныне экспедитор влип в историю из-за какой-то махинации. Для того чтобы встретиться с ним, достаточно снять телефонную трубку и сказать: «Приведите такого-то». Тогда через пять минут он предстанет перед тобой. Таррыхов здесь, в этом дворе, в камере предварительного заключения. Но, посоветовавшись с Аннамаммедом, Хаиткулы отложил встречу на другой день.

На дворе было жарко, как летом. Но здесь, в широком коридоре с окнами в человеческий рост, дышалось легко. Даже в самые знойные дни здесь было прохладно, как в мечети. Ветви деревьев не допускали сюда палящие лучи солнца.

Сидевший возле одного из кабинетов милиционер, увидев старшего инспектора, вскочил на ноги.

— Началось? — спросил Хаиткулы.

— Начали, товарищ капитан, полчаса уже, как начали.

Дверь отворилась, и вышедший моложавый инспектор в штатском кивнул Хаиткулы:

— Мы кончили. Вас ждут.

Сперва Хаиткулы увидел Аннамаммеда. Он сидел за большим столом, прикрыв глаза, и дымил папиросой. У сидевшего против него Лопбыкулы Таррыхова рдело на солнце оттопыренное ухо, жилистая короткая шея напряглась при звуке шагов Хаиткулы, но он не обернулся.

Допрос, очевидно, вел ушедший только что инспектор — в пепельнице еще дымилась недокуренная папироса. Хаиткулы кивнул Аннамаммеду и занял место подле Таррыхова. Тот даже не повернул головы в его сторону, только маленькие его глазки метались, подобно маятнику, то в сторону Аннамаммеда, то в сторону вновь пришедшего незнакомого капитана. Наконец он не выдержал молчания и заявил Аннамаммеду:

— Я вам сказал, что не буду сегодня давать показания! Что еще нужно? — он вскинул плечо.

Вместо Аннамаммеда ему ответил Хаиткулы:

— Лопбыкулы-ага, о чем говорилось до меня, я не знаю. Если вы не против, я спрошу вас о некоторых вещах. Если против, можем и подождать… Я слышал, что вы халачский…

— Земляки?! — Экспедитор всем корпусом повернулся к Хаиткулы.

— И да, и нет. Когда вы перебрались сюда из Халача? Лет пять?

— Какие там пять. Я здесь с пятьдесят восьмого года.

— Из какого места Халача?

— Из Сурхи… — экспедитор, подобно слепому, который прежде, чем сделать шаг, проверяет путь впереди палкой, старался угадать, куда клонит капитан, и медлил с ответом. — Спрашивайте, о чем хотите. Знаю — скажу, не знаю — значит, так оно и есть.

Как только названо было имя Бекджана, рыжие брови Таррыхова резко поднялись.

— Бекджан!.. Пропадут две доски или мешок цемента — ищут, не дай бог, как ищут. А человек пропадет — никому он не нужен, никто не разыскивает.

Лопбыкулы явно выжидал.

Аннамаммед, не вмешиваясь в разговор, курил папиросу за папиросой. Хаиткулы тоже закурил и, пустив к потолку струю дыма, сказал:

— Ищут.

— Только сейчас? — у экспедитора отвисла губа. — Бекджан! Какой джигит был!

После этого Таррыхов стал словоохотливее, но ничего вразумительного не сообщил. А когда очередь дошла до объяснения, приобщенного к делу, он ограничился кратким ответом:

— Да, я тоже давал показания.

Уже в конце допроса, когда Лопбыкулы стал рассеянно посматривать в окно, Хаиткулы спросил:

— Зачем вы переехали из Халача?

Таррыхов поморщился:

— Да просто хотелось пожить в Ашхабаде.

Затягивать беседу не имело смысла, хотя инспектор чувствовал, что Лопбыкулы не сказал и десятой доли того, что знал.

Но ни Хаиткулы, ни допрашиваемый не предполагали, что этот разговор будет продолжен совсем при других обстоятельствах.

V

Свидание с Марал было отложено на вечер, так как ему предстояла длительная командировка, Хаиткулы хотел спокойно посидеть с девушкой и подвести итог почти годичных встреч — поговорить о свадьбе. Но приезд композиторов в гости к студентам мединститута помешал осуществить это намерение — в тот вечер Марал должна была выступать.

После того как композиторы поделились с будущими врачами творческими планами, выступавшие затем студенты и преподаватели покритиковали их за то, что никто до сих пор не написал песню про врачей. Потом профессиональные певцы и участники художественной самодеятельности исполнили песни присутствующих композиторов. Встреча затянулась допоздна, и Хаиткулы не удалось поговорить по душам с Марал. Он проводил ее до общежития, так и не решившись сказать о своих чувствах. И вот теперь Хаиткулы летел в командировку в дурном расположении духа. Из-за плохой погоды самолет совершил посадку в Чарджоу. Но это обернулось для следователя непредвиденной удачей.

В воздухе пахло сыростью, холодный ветер сек лицо, пронизывал до костей. Хаиткулы бегом пересек летное поле и вбежал в здание аэропорта. Он улетел из Ашхабада не позавтракав и поэтому сразу отправился в ресторан. Сняв плащ, Хаиткулы прошел в зал и занял место за столиком у окна. Напротив него сидел старик, беспрестанно теребивший свои вислые усы.

Официантка тут же подошла к Хаиткулы, чтобы взять заказ. Старик, однако, подозвал ее к себе и, указав на стоявшее перед ним блюдо с бифштексом, спросил:

— Слушай, дочка, это не свинина?

— Не бойся, дедушка, ешь — это барашек.

Хаиткулы заказал второе, кок-чай и пошел умыться. Когда он вернулся, завтрак уже ждал его. Прежде чем приняться за еду, инспектор налил себе и старику по пиале чая.

— Ай, спасибо, сынок, вот это удружил. Я и забыл заказать чай, все забыл. — В знак благодарности старик приложил руку к груди.

Если б не усы с проседью, да не набрякшие веки, Хаиткулы дал бы ему лет пятьдесят — на полном лице его почти не было морщин, а из-под надвинутой на брови каракулевой папахи молодо смотрели глубоко посаженные глаза,

— Далеко летишь? — поинтересовался сотрапезник.

— Да вот летел в Керки, а посадили здесь.

— Ну так нам по дороге, — обрадовался старик.