В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Как мне благодарить вас, доктор Месмер? — воскликнула я. — Вы спасли мою жизнь, даже больше этого — вы вырвали меня из плена, ужас которого я не могу даже измерить. Вы освободили меня из рук мучителя, вы вернули мне мою самостоятельность. Из несчастной, беспомощной пленницы, которую ежедневно терзали и пытали, вы сделали свободную, счастливую девушку. Да, девушку, доктор Месмер, я клянусь вам, что между мною и Галлони не было никогда ни малейшей близости, и даже тогда, когда он погружал меня в полную безвольность и делал из меня певунью птичку, он не дерзал протянуть свои грязные, жадные руки к моему девственному телу.

— Я понимаю это, — ответил доктор Месмер, нагибаясь и ласково приподнимая меня, — он боялся, что вы, будучи его женой, станете обладать большей силой сопротивления и не будете подчиняться более его магнетизму. Но вы не должны благодарить меня, Аделина, каждый честный человек сделал бы на моем месте то, что сделал я.

— И все же я хочу вознаградить вас, доктор Месмер, — быстро ответила я, — я сейчас вернусь к вам, подождите меня мгновение.

Я оставила смущенного Месмера и поспешила в комнату Галлони. В руках моих ведь был ключ к кассе с деньгами жадного итальянца, а шкатулка находилась под кроватью, на которой он спал. Она была прикреплена винтами к полу, и мне пришлось провозиться некоторое время, пока я развинтила эти винты. Она была настолько тяжела, что я с трудом подняла ее. Задыхаясь от непривычной для меня работы, я вернулась в маленькую гостиную, где меня ожидал доктор Месмер. Я поставила шкатулку на стол и раскрыла ее.

При виде содержимого шкатулки я отскочила почти с испугом. Я не могла себе даже представить, что Галлони удалось собрать так много денег, такое громадное состояние, благодаря моему выступлению. Показались груды кредитных билетов всех стран: русские, итальянские, немецкие и французские; монеты различных размеров и видов, а затем еще документ, показывающий, что Галлони подумал уже о том времени, когда он позволит себе отдыхать. Он купил виллу под Берлином, и описание ее, приложенное к условию продажи, и чертеж дома говорили о том, что Галлони сделал выбор свой со вкусом и на этот раз без лишней экономии.

— Вы теперь богатая молодая дама, синьора Аделина, — сказал мне Месмер, — потому что все эти деньги принадлежат вам перед Богом и людьми, даже если Галлони — что, впрочем, кажется невозможным — поправится от своего тяжелого ранения и не умрет. Не он, а вы заработали эти деньги, и, право же, вы достаточно страдали за них, вы заплатили за них двумя прекрасными годами своей юности и огромным, тяжелым и печальным опытом.

Тогда я опустила руку в шкатулку и, выхватив наугад целую горсть кредитных билетов и насыпав на них массу золота, сказала:

— Все эти деньги ваши, доктор Месмер, все, что я сейчас вынула из шкатулки и положила сюда на стол — принадлежит вам. Я, положим, знаю, — продолжила я, не обращая внимания на негодующие жесты его, — что такую услугу, какую вы оказали мне, нельзя оплатить золотом, но так как у меня нет другой возможности выразить вам свою благодарность, то вам уж придется примириться с этим жалким способом. Кроме того, я, конечно, останусь на всю жизнь вашим другом.

Но доктор Месмер оттолкнул от себя кредитные билеты и золото почти с презрительным жестом.

— Нет, синьора Аделина, — сказал он, — не лишайте меня сознания, что я совершил прекрасный и важный поступок по доброй воле и без вознаграждения. Я открыто признаюсь вам, что мне могли бы быть очень полезны эти деньги, так как я здесь в Вене нахожусь в затруднительном положении. Я окончил свое высшее образование в сопровождении больших лишений и унижений, и, несмотря на ученые книги, написанные мною, моя практика врача очень ограничена, так как обо мне ходит дурная слава и люди не хотят поэтому иметь общение со мной. И все же я не хочу и не могу взять этих денег.

— Но я настаиваю на этом, доктор Месмер, — воскликнула я, — мой милый и дорогой друг, не думайте о настоящем, а думайте о будущем! Ведь вы хотите же распространить известие о счастливом открытии, которое удалось вам сделать, а для этого придется еще напечатать не одну книгу и побродить по Европе. Итак, доктор Месмер, если вы не хотите сами воспользоваться этими деньгами, то возьмите их на великое дело науки, которой вы служите, я очень, очень прошу вас об этом, друг мой.

Я с искренней мольбой смотрела на него моими большими черными глазами и заметила, как две большие слезы медленно скатились по его исхудалому от работы и лишений лицу.

— Благодарю вас, друг мой, — сказал доктор Месмер, глубоко растроганный, — вы правы, я не должен отказываться от этой суммы. Это словно войско, которое вы отдаете в мое распоряжение, чтобы я мог завоевать победу. Но если мне удастся проложить дорогу учению о «животном магнетизме», если мир ученых наконец поймет, что открытие Фридриха Антона Месмера не только забава, фокус и шарлатанство, — тогда ваше имя будут называть рядом с моим. Вы первый человек, который протянул руку помощи бедному ученому в его стремлении зажечь новый светоч на алтаре человеческого знания.

И доктор Месмер взял деньги и с благодарностью поцеловал мою руку.

— А теперь у меня к вам просьба, — сказал он, — не для меня, но для другого. Этот другой через несколько минут будет у вас и отдаст свою судьбу в ваши руки. Будьте добры к нему, и, если я могу позволить себе в качестве друга совет, я советую вам довериться этому человеку на всю жизнь, потому что он вас действительно искренне любит.

Густой румянец покрыл мои щеки, и я с трудом произнесла:

— О ком говорите вы, доктор Месмер, на кого вы намекаете?

— Вот о ком, — ответил доктор Месмер и указал на двери, которые как раз в эту минуту раскрылись. На пороге показался молодой человек. Его лицо выражало глубокую сосредоточенность. Это был Баркер.

Я чувствовала, что сильно дрожала, но собрала все свои силы, чтобы не оказаться слабой в эти мгновения, которые были для меня решающими. Несколько секунд я просидела неподвижно с опущенными глазами, а теперь, когда я подняла их, я заметила, что мы с Баркером одни. Доктор Месмер бесшумно удалился. Баркер подошел ко мне и протянул мне свои руки.

— Аделина! — воскликнул он. — Аделина, забудем эти два несчастных года. Вспомним прежнее счастье, которое мы испытывали в тот день, когда хотели соединиться навеки. Аделина, скажи мне, ты и теперь меня так же любишь, как тогда? Могу ли я надеяться, что имею право и сейчас называть тебя моей?

Но я не положила своей руки в его протянутую руку.

— Мистер Баркер, — обратилась я к нему беззвучным голосом, — будем откровенны друг с другом. Я помню, что два года тому назад я отдала вам свою руку и свое сердце, но тогда я была бедным бесприютным созданием, которое цеплялось за вашу дружбу, как погибающий за соломинку. Я обещала вам стать вашей женой, и я была искренна, когда говорила, что люблю вас всей душой. Да, Баркер, я любила вас, но тогда я не понимала, какого рода эта любовь.