Виктор Егоров - На железном ветру

— Да, мадемуазель.

Михаил был не на шутку взволнован ее исповедью. В сдержанном тоне девушки угадывался большой внутренний накал, искренность чистой и благородной души. О легкомыслии или недомыслии тут и речи не могло быть. Но самое волнующее — взгляды Лоры точно совпадали со взглядами Тадеуша Липецкого. Это наводило на размышления. Ни Липецкий, ни Лора Шамбиж не принадлежали к рабочему классу. Но стоило разбудить от спячки их ум, их душу, как оба с отвращением шарахались от буржуазной жизни, несмотря на всю ее пряничную привлекательность.

— Вы не пробовали сблизиться с коммунистами? — спросил Михаил.

— У меня не было для этого возможностей. Да и профессия отца вызвала бы с их стороны недоверие. Я сблизилась с русскими. Наверное, тут сыграли роль рассказы отца о русских большевиках. Но молодые люди, с которыми я познакомилась, были всего лишь детьми эмигрантов, бежавших от большевиков. От них-то я и узнала о Брандте...

Последняя фраза заставила Михаила насторожиться. Как? Значит, сведения о вербовочной деятельности фашистского разведчика Эмиль Шамбиж получил не по служебным каналам? Плохо это или хорошо? Ну, конечно, хорошо. То есть в том смысле, что неожиданная смерть Шамбижа вовсе не воспрепятствует дальнейшей работе, как он до сих пор предполагал.

— Я хотел бы знать подробности, мадемуазель. Кто эти молодые люди?

— Юрий Ферро — учился со мною в коллеже...

— Ферро?

— Да, но по рождению он — русский. Он потерял родителей, когда ему не было и пяти лет, во время вашей гражданской войны. Его усыновила чета Ферро, приемный отец долго жил в России. Он-то и вывез мальчика оттуда.

— Богатый человек?

— Насколько я могу судить, недостатка в средствах Юрий не испытывает. Сейчас учится в высшей нормальной школе. Ферро имеют большой доходный дом на улице Меркурий, в районе Марсова поля. Они занимают в нем квартиру. Мадам Ферро страдает какою-то затяжной болезнью и на зиму уезжает в Канн. Там она и сейчас. Что вам сказать о Юрии? Мечтательный, пожалуй, даже меланхоличный парень. Увлекается Байроном и Шатобрианом. Сам пишет стихи. По правде сказать, он мне нравился. — Лора вскинула на собеседника взгляд, желая узнать, какое впечатление произвело на него это признание. Михаил и бровью не повел. — Видите ли, мсье Жорж, в нем, так же как и в других русских, меня привлекали черты, которых, к сожалению, почти не нахожу у моих соотечественников: неудовлетворенность собою, жизнью...

— Но, мадемуазель, — с улыбкой возразил Донцов, — таким недовольством полны рабочие предместья. Разве февральские события вам ничего не сказали?

Лора недовольно покачала головою.

— Вы меня не поняли. Я имею в виду моих товарищей по коллежу. Кроме того, Юрий и его друзья одиноки. И от этого ими владеют какие-то титанические устремления. В коллеже Юрий грезил полетами к иным мирам. Антон Северцев мечтал создать в Африке свободное государство, которое разрушило бы колониальную систему.

— Кто такой Северцев?

— Ах да, это приятель Юрия. Кончил русскую школу, долго не имел работы. Родители давно умерли, живет у дяди, который попрекает его каждым куском. Обозлен на современное общество. А нас, французов, просто презирает.

— За что же?

— Утверждает, что мы — нация рабов.

— Сильно сказано, — заметил Михаил.

— О да. И, самое главное, сказано это было 14 июля, когда мы наблюдали карнавал. — Она задумчиво улыбнулась, наверное заново переживая недавний спор. — «Все свои бесчисленные революции, — сказал он, — вы совершали только для того, чтобы поменять узурпаторов. Истинные революционеры мы, русские...»

— Вы передаете его слова?

— Буквально, мсье. — «Революция 17-го года — вот настоящая революция, — сказал он. — Ваших банкиров до сих пор от нее кидает в дрожь. Но они могут спать спокойно — такая революция не для французского темперамента...» В тот день мы с ним поссорились.

— Вы обиделись за французский темперамент?

— Я француженка, мсье.

— Однако, по-видимому, Северцев и сообщил вам о Брандте?

— Вы угадали. Но это произошло осенью, в октябре. Тогда я уже работала телефонисткой на внутреннем коммутаторе Ратуши.

— Как и сейчас?

— Да. Отец хотел, чтобы я изучала филологию в университете. Но для этого нужны деньги. Он ожидал, что в следующем году получит повышение по службе и тогда я смогу продолжить образование, а пока устроил меня телефонисткой. Надо вам сказать, что я знаю многих друзей Юрия — и русских и французов. Некоторые бывали у меня дома. Но из всех один только Северцев завоевал симпатии моего отца. Пожалуй, отцу импонировали его интерес к политике, резкие суждения о наших буржуа. Нередко отец под благовидным предлогом оставлял его обедать. Мы много спорили, не скрывая своих взглядов. Между нами существовало доверие: пожалуй, отец и я — единственные люди, с которыми Северцев позволял себе быть откровенным. И вот однажды, в середине октября, Антон позвонил мне и в шутливых выражениях предложил посидеть где-нибудь в укромном уголке и продолжить дискуссию. Я не поняла, о какой дискуссии идет речь. Оказывается, он имел в виду «сравнительную роль французов и русских в мировой истории». Мы пришли сюда, он был очень возбужден — таким я его раньше не видела. Мы сели за этот столик.

— За этот?

Михаил оглядел столешницу, словно надеялся обнаружить какие-то следы Северцева.

— Да. Не правда ли — забавно? Он сказал, что через Юрия познакомился с находящимся в Париже главою немецкой фирмы, тот принял его на работу и берет с собою в Германию. «А уж оттуда я непременно попаду на родину, в Россию», — добавил он. Мне это показалось странным, я начала расспрашивать. Не буду передавать вам весь разговор, но в конце концов Антон признался, что Брандт набирает среди русской молодежи людей для нелегальной работы в России, куда их перебросят после прохождения специальной подготовки. Признаюсь, услышав это, я испытала злорадное чувство. Я тотчас припомнила Антону и «нацию рабов», и изъяны «французского темперамента», и многое другое и под конец даже сказала, что никогда ни один француз не согласился бы шпионить в пользу врагов своей родины. И, как вы думаете, что он мне ответил?

— Что вы славная девушка, — вырвалось у Михаила, и он почувствовал смущение: в его словах слишком явственно прозвучала личная оценка. Лора потупила взгляд, а румянец на ее щеках сделался ярче.

— Нет. Антон ответил, что вовсе не собирается шпионить для бошей, а только желает вернуться на родину.

Возникла пауза.

— Иными словами, — нарушил ее Михаил, боясь еще поверить в то, что услышал, — Северцев собирается явиться с повинной к советским властям?