Лев Квин - Ржавый капкан на зеленом поле

Отто Гербигер, маленький и щуплый, тонул в своем старомодном просторном кожаном кресле. При виде, меня он кротко и ласково улыбнулся:

— Господин профессор, какая честь!

Он торопливо обогнул письменный стол, подал мне мягкую узкую безвольную руку.

— Это Герберт Пристер. Вы знакомы?

— Как?! Сам Герберт Пристер, некоронованный король сенсационных репортажей?! — Гербигер и его одарил той же кроткой улыбкой, однако руки не подал. — Надеюсь, я не стану героем ваших очередных разоблачений!

— Как знать, как знать!

Гербигер понимающе усмехнулся, оценив грубоватую репортерскую шутку.

Он предложил нам сесть. Однако Герберт Пристер с профессиональной бесцеремонностью устремился к книгам.

— Нет, я лучше посмотрю полки.

— Предупреждаю заранее, ничего сенсационного вы там не найдете. Сплошная периодика.

— Ничего, ничего, вы себе беседуйте…

И пошел щелкать своим миниатюрным фотоаппаратом. Гербигера коробило, но он деликатно молчал.

— Уж и не чаял застать вас здесь, господин Гербигер. Такая жуткая заметка в газете!

— Я и сам ущипнул себя сегодня утром, чтобы убедиться, не сон ли это… Вот только сейчас закончил долгое объяснение с редакцией «Курира».

— И что же?

— Говорят, кто-то их подвел, кто-то что-то не проверил. Извиняются, даже предлагают денежную компенсацию. Как будто в деньгах дело… А я прождал вас вчера целый час! — Он смотрел на меня с мягкой укоризной.

— Никак не смог, прошу простить. Нарушение правил уличного движения, дорожная полиция, долгие объяснения… Мне, право, было бы гораздо приятнее сидеть с вами в «Трех топорах», чем в полицейском участке.

— Ах так! Тогда понятно! — Он без тени беспокойства косился на Герберта Пристера, который, как коршун, кружил и кружил со своим «Миноксом» у книжных полок. — Уверяю вас, господин Пристер, там нет ничего достойного внимания!

— Да я уж и сам вижу.

Однако от книг не отходил.

— Господин Гербигер, — начал я, как мы по дороге сюда условились с Пристером, — вы собирались мне что-то сообщить.

— Я?! — искренне поразился он.

— Насчет агентов некоей организации с аббревиатурным названием ЦРУ.

— ЦРУ?! Это ужасно! — Его голубые глаза смотрели на меня с детской наивностью. — Это ужасно, — повторил он, — но вы, наверное, меня неправильно поняли, господин профессор. Просто мне было бы приятно отобедать с вами — и все.

— Ах вот как!

— Посмотрите! — Он легким кивком указал на магнитофон, который журналист оставил на краю стола. — Эта штука обладает способностью взрываться с силой, не меньшей, чем бомба.

— Эта штука не включена. — Герберт Пристер уже стоял рядом с нами. — Видите: диски не движутся.

Гербигер беззвучно рассмеялся.

— Неважно! У репортеров всегда что-нибудь да включено. Откуда мне знать, может быть, мини-магнитофон в вашем нагрудном кармане?.. Нет-нет, господин профессор, вы ошиблись. Если бы даже я хотел вам что-нибудь рассказать, — я подчеркиваю: если бы! — то теперь, после заметки в «Курир»… Нет-нет, до смерти мне осталось не так уж долго, и торопить это печальное событие не имеет никакого смысла.

— А здесь ничего секретного? — Герберт Пристер бесцеремонно ворохнул бумаги на столе. — Мне с профессором очень хотелось бы подцепить за хвост кое-кого из вашего уважаемого научного общества.

— Осторожно, ох, осторожно, господин Пристер! Этот ужасный закон о печати — вы же лучше меня знаете.

Щелкнул включатель магнитофона.

— Вот теперь я его включил, будьте внимательны! Господин профессор, вы хотели задать вопросы.

Я посмотрел на Гербигера. Ни тени настороженности или растерянности на лице! Все тот же доверчивый, наивный, чуть удивленный взгляд.

— Честно признаюсь, меня смутил ваш русский язык, господин Гербигер.

— Да-да, сам чувствую: я стал его забывать. — У него даже слегка запечалились глаза. — Отсутствие разговорной практики, легко понять.

— Я не об этом. «Аэроплан», «вакация», «ресторация», устаревшие языковые обороты… Так в России не говорят уже давным-давно.

— Ну и что же?

— Вы разве не в Советском Союзе овладели русским?

— Что вы! Моим учителем был один старый эмигрант, бывший российский граф. В те годы он уже лишился всех своих поместий, работал шофером такси и был активным членом профсоюза! — рассмеялся Гербигер.

— Даже в пикетчиках ходил во время забастовок, представляете?

— А в Советском Союзе вы жили?

— Никогда!

Его глаза лучились ангельским чистосердечием.

— В Москве, в Свердловске, в Новосибирске? Бутафором в театре?

— Да ни единого дня!.. Вероятно, господин профессор спутал меня с кем-то другим. Не мудрено: у вас в Австрии было столько всяких встреч.

Герберт Пристер снова щелкнул клавишей своего малогабаритного кассетного магнитофона.

— Я ж вам говорил, бесполезно, профессор! Он будет отрицать — и дело с концом.

— Но не хотите же вы, чтобы я говорил неправду? У меня просто язык не повернется… Даже в угоду такому уважаемому мною человеку. Что может быть хуже лжи!

— Ладно, кончим с этим! — Герберт Пристер сунул магнитофон в сумку из мешковины. — Скажите лучше, господин Гербигер, почему на всех этих шикарных дорогих полках у вас здесь не нашлось места ни для единой приличной книжки? И общество вроде не из бедных, и библиотекарь опытный.

— Что делать? — Гербигер печально вздохнул. — Вы совершенно правы: ни одной приличной книги! Отношение к библиотеке у руководства могло быть и получше. Я понимаю, общество еще совсем молодое, до всего сразу не доходят руки. И все-таки…

— Вот это я и хотел от вас услышать!

— Это ужасно! Вы так торжествуете, будто я вам выдал бог весть какой секрет. Не проходит недели без того, чтобы я не ходил клянчить средства для библиотеки к господам из руководства — сам президент общества, к сожалению, серьезно болен. Но, скажу откровенно, понимания пока не встречаю. Можете так и написать в своей газете. Но только, ради всего святого, без ссылки на меня

— Тогда еще один вопрос.

Я весь напрягся. Вот теперь следовало главное!

— У вас здесь так приятно. Прохлада, легкий освежающий ветерок. Очевидно, кондиционер?

— С вашего разрешения.

Гербигер не мог не почуять ловушку. Но ничего не изменилось ни в выражении его лица, ни в позе. Та же кротость, то же добросердечие. Этот человек поразительно владел собой.

— Вы очень любите удобства, господин Гербигер?

— А вы?

— Верно, и я. Но у нас в помещении кондиционера нет. Дорогая штука! Вот так и погибаем от жары. И кстати, президент вашего общества тоже. Мировая величина, а мучается в духоте. И Кен, ваш деятельный, энергичный Кен, тоже парится в своем кабинете. А библиотекарь, простой библиотекарь, тот блаженствует И вы еще жалуетесь на плохое отношение со стороны руководства!.. Между прочим, кто у вас ведает хозяйством? Не тот же ли самый господин Кен? Пожалуй, у президента могут возникнуть к нему кое-какие вопросы, когда появится моя статья. И знаете, каким будет самый неприятный вопрос? Почему вам, господин Гербигер, оказывается такое предпочтительное внимание?.. Или вы тоже, как и Кен, рассчитываете на серьезную болезнь президента? Но ведь те же вопросы могут возникнуть и у официальных инстанций?