Василий Ардаматский - “Грант” вызывает Москву

И вот на служебном самолете штаба восемнадцатой армии Релинк отбыл в Берлин. Когда самолет приближался ко Львову, он был обстрелян из леса партизанами. Крупнокалиберная пуля вывела из строя один из двух моторов. Самолет стал быстро терять высоту и снова был обстрелян с земли. Один из летчиков был ранен, а офицер, фельдъегерь штаба восемнадцатой армии, убит. После первого обстрела, обернувшись с переднего кресла, фельдъегерь сказал что-то Релинку, и тот согласно кивнул, хотя из-за шума моторов ничего не расслышал.

А после второго обстрела Релинк сам наклонился к фельдъегерю и прокричал:

— Неужели нельзя навести здесь порядок?!

Но тот не повернулся — он был мертв.

Релинк узнал об этом только во Львове, когда самолет совершил неуклюжую посадку и от тряски тело офицера свалилось на пол. Релинка напугала не только смерть сидевшего рядом с ним человека, но и равнодушие, с каким на львовском аэродроме отнеслись к случившемуся, и то, как раненный в руку летчик, смотря на убитого офицера, сказал с мрачной насмешкой:

— Ему уже лучше, чем нам, не так ли?

Пока ремонтировали самолет, Релинк бродил по аэродрому, уже стыдясь своего страха и предвкушая, как он будет рассказывать берлинским чиновникам об этом эпизоде: “Он сидел рядом со мной, буквально рядом…”

Но ему не пришлось рассказывать про это. В управлении имперской безопасности подобные истории никого не интересовали, более того, Релинк обнаружил, что и сам он и его доклад тоже никого не интересуют. Когда он вошел в кабинет Олендорфа, тот даже не сразу его узнал, а потом холодно предупредил, что очень занят. Релинк отдал ему скромный вариант доклада, тот, не читая, сунул его в стол и спросил отчужденно:

— Ну, как дела?

— Разные, — растерянно начал Релинк.

— Очевидно, вы работаете неплохо, — снисходительно сказал Олендорф. — Генерал Штромм заявил, что ему там у вас нечего делать, и благодаря этому он уже приземлился здесь.

— Мне будет не хватать его опыта, — лицемерно сказал Релинк, жалея, что вручил не тот вариант док-лада.

— Я уверен, вы справитесь, — сказал Олендорф, глядя часы.

— Вы не знаете, когда мне вручат орден? — спросил Релинк. — Я бы не хотел задерживаться в Берлине.

— Какой орден? — удивился Олендорф и сразу вспомнил: — Ах да, один момент. — Он набрал номер телефона и сказал: — У меня находится Релинк. Да, да, тот самый. Он не хотел бы задерживаться в Берлине, а ему должны вручить орден по годовому приказу рейхсминистра. Хорошо, я пришлю его к вам. — Олендорф положил трубку и сказал вставая: — Идите в управление кадров, начальник ждет вас. Все-таки дня два я на вашем месте пробыл бы в Берлине, подышал его воздухом… — Держа Релинка за руку, он подталкивал его к двери. — Перед отъездом зайдите ко мне, договорились?

Релинк вышел в сумрачный коридор и долго стоял, потрясенный сознанием своей незначительности и ненужности.

Дежурный офицер провел Релинка в кабинет заместителя начальника управления кадров. У самого начальника шло какое-то важное совещание.

Молодой шарообразный полковник встретил Релинка с четко отработанной почтительностью. Он выкатился из-за стола, улыбаясь всем своим круглым отечным лицом:

— Здравствуйте, здравствуйте! Прекрасно, прекрасно! Растет наша когорта славных, растет, — сыпал он слова, как горох, высоким голосом, смотря на Релинка серыми равнодушными глазами, пронизанными кровяными жилками. Потом он пошел к сейфу, достал оттуда коробочку, вернулся к столу и нажал кнопку звонка. Тотчас в кабинет вошел молодой человек с белым мертвым лицом в офицерском кителе без знаков различия. В руках у него был фотоаппарат с блицлампой. Он стал спиной к окну и поднял аппарат к глазам.

— Пожалуйста, сюда, — показал полковник на стоптанное место ковра. Он вынул из коробочки орден и пальцем прижал его к груди Релинка. Блеснула блицлампа. Полковник сунул коробочку и орден в карман ките-ля Релинка и протянул руку: — Поздравляю, поздравляю, — и снова блеснула блицлампа.

Фотограф вышел из кабинета. Полковник сел за свой стол. Вошел дежурный офицер. Он вручил Релинку пухлый конверт.

— Это положенная к ордену денежная награда от рейхсминистра, — официально произнес он. — В отеле “Адлон” вам отведена комната номер тридцать девять, талоны на питание получите у портье.

— Желаю хорошо повеселиться, — сказал полковник.

Дежурный офицер элегантным жестом показал Релинку на дверь…

Релинк медленно шел по коридору. Мимо него пробегали деловито озабоченные и очень значительные офицеры, исчезавшие за многочисленными дверями. Здесь шла работа, к которой он не имел никакого отношения. И вероятно, то, что он делал, тоже никому здесь не было нужно. Он чувствовал себя раздавленным, усталым.

И вдруг он испугался того, что свободен от всяких дел. Чем заняться?

Он отыскал в записной книжке телефоны двух своих друзей по офицерской школе. Телефоны не отвечали. И тут Релинк вспомнил, что генерал Штромм, переезжая в Берлин, оставил ему свой здешний телефон, и позвонил ему из комнаты дежурного офицера.

— Здесь Штромм, — услышал он знакомый голос.

— А здесь Релинк.

— О, вы в Берлине? Где остановились?

— Отель “Адлон”, комната тридцать девять. Я хотел бы вас видеть.

— Вечер свободный?

— Абсолютно, и есть куча денег.

— Ждите меня в двадцать один ноль-ноль.

Вечером Релинк и генерал Штромм сидели в аляповато-роскошном ресторане отеля.

— Почти как в Париже, помните? — спросил генерал Штромм.

Релинк не ответил. Нет, это не было похоже на Париж, и главное, совсем не похоже на то, что он видел здесь раньше.

Они уже начали вторую бутылка коньяку, но разговор, который нужен был Релинку, пока не получался.

— Надеюсь, вы довольны моим бегством от вас, хо-хо? — против своего обыкновения громыхать басом тихо говорил Штромм. — Признайтесь, мое присутствие там действовало вам на нервы.

— Нисколько, — ответил Релинк. — Я всегда нуждался в вашем опыте и авторитете.

— Врете, вы боялись меня, — заявил Штромм, но не категорически и наступательно, как всегда, а как-то безразлично. — Но вы мне давно нравитесь, Релинк. Я бы с удовольствием перетащил вас в Берлин. Я уже не гаффеноберст, хо-хо, я начальник отдела в имперском управлении. Не шутите, хо-хо!

— Перетащите, сделайте одолжение, — шутливо поклянчил Релинк.

— Пока не могу, хо-хо! Я же удрал от вас с мотивировкой, что вы там не нуждаетесь в опеке.

Релинк натянуто улыбнулся. Конечно, после всего, что он пережил в Берлине за один этот день, для него было бы счастьем вырваться из далекого русского города, а значит, и из своей неопределенности или даже не-нужности. Но он не верил Штромму и к его словам серьезно относиться не мог. Сейчас его интересовало другое. Он очень ясно чувствовал, что в Берлине все изменилось, будто за год, пока он не был здесь, случилось нечто, чего он не знает…