Сергей Абрамов - Искатель. 1982. Выпуск №4

— Нет хороших новостей, Матвей Георгиевич. Есть негативная характеристика Андрея Востокова. Можно, конечно, вызвать его для «прощупывания». Только, я думаю, ничего нам этот вызов не даст. Приклеить Востокова к убийству Вдовиной пока просто нельзя.

— Пока? — вопросительно подчеркнул Князев. — А может быть, вообще нельзя? Биография, говоришь, негативная, но сейчас он чист — Веретенников проверил. В комиссионном им довольны. Да и твои епархиальные экскурсии пока безрезультатны. Пожалуй, соглашусь с Глебовским: надо заканчивать следствие и передавать дело в суд.

— Повременим, — осторожно сказал Глебовский.

Подполковник даже не понял — так удивился он реплике следователя.

— Как повременим? Зачем?

— У Саблина еще тлеет уголек надежды. Впрочем, Юрий Александрович, объясните подполковнику все сами.

Саблин взглядом поблагодарил Глебовского.

— Когда Вдовина покинула дом отца Серафима, — начал он, — услужать ему стал псаломщик. В церковной иерархии это дьячок. Готовит церковь к утренней и вечерней службе, помогает священнику и дьякону при богослужении, поет псалмы, обходит молящихся с шапкой по кругу, иначе говоря, с тарелочкой для пожертвований — что-то вроде «шестерки» в причте. Этот псаломщик после Вдовиной ближе всех стоял к протоиерею. Тот и умер у него на руках. Так вот: сейчас он еще жив и, по словам дьякона, довольно бодр, несмотря на свои восемьдесят с лишним. Уж если он ничего не слыхал о сокровище, сдаюсь.

— А я не настаиваю на сдаче, Матвей Георгиевич, — сказал следователь. — Саблин проник в закрытый мир и от одного к другому в этом мире может что-нибудь узнать об интересующих нас ценностях. Версия его соблазнительна и не стоит отказываться от нее.

Дверь Саблину открыл высокий старик, костлявый, но годами не согнутый, заросший седыми космами, торчащими из-под черной скуфьи. Одет он был, несмотря на припекавшее летнее солнце, в вывороченный дубленый полушубок, древний, как и его владелец, насквозь вытертый и заштопанный, неопределенного грязного цвета. Открыл он дверь одноэтажной дворницкой каморки с топившейся русской печью. На Саблина пахнуло затхлым и жарким пылом.

— А ведь я к вам, отче, не знаю, как именовать вас. Послал меня отец дьякон. Поговорить надо.

— Это можно, — сказал старик. — Я с властями в мире живу.

Он вышел на улицу, указав на стоявшую под окном дворницкой такую же доживающую свой век скамью — покосившуюся, щербатую.

— Жарковато тебе будет, товарищ начальник, у меня в идо-ловом капище. Я его сейчас под баньку сотворяю.

— Я вас ненадолго задержу, отче, — извинился Саблин.

— Так и зови, — подтвердил старик. — Для отца Панкра-тия рылом не вышел: звание не то. А Панкрашкой вроде бы и неловко: все-таки дьячок. А ты хорошо говоришь, товарищ начальник. Вежливо. По-церковному.

— А почему вы меня называете «товарищ начальник»? Я же не в форме.

— Я тебя и в форме видел, когда ты в собор приходил.

— Память у вас хорошая?

— Как скажешь. Что в старину было — помню. Что вчера — могу и забыть.

— Отца Серафима помните?

— Еще бы. И службы его, и домашность. Каждый денек, с ним проведенный. Бывало, придем с обедни, он перед трапезой и мне свое слово скажет. И я от него говорить по-евангельски научился, а проповеди свои он при мне писал и мне читал их, всегда спрашивая: от ума или от души? Вот отец Никодим не спросит: у него все от ума. Жесткое слово у него, монашеское. А отец Серафим в миру жил. Бога славил, но и людей не забывал.

— Тяжело было ему с Марьяной расстаться? — спросил Саблин.

— Страдал. Что ж поделаешь, когда указ его преосвященства был таков. Наш архиерей — старых дум человек. Но человек. И быть бы отцу Серафиму в другом приходе, ежели бы владыка не сжалился.

— Хороша жалость, — усмехнулся Саблин. — С любимым человеком порвать, отца у ребенка отнять…

— Не может священник вторично жениться — не дозволяет устав. Был грех у попа? Был. Ну и пришлось отмаливать.

— А на чей счет Марьяна жила? Запевала в церковном хора — невелики доходы. А ей ребенка растить.

— Вырастила. Я каждую неделю то подарки, то деньги возил.

— Дорогие подаркн-то?

— Недешевые. Не любил дешевки покойный. Ребенку игрушки или носильное, ей подчас сережки или перстенек. А ежели часы, то с браслетом. Не жалел денег протоиерей.

— Он, говорят, и умер у вас на руках?

— Воистину так. Исповедался у отца Никодима и за Марьяной послал. А ее дома не было — где-то в очереди стояла. И Катюшка из школы еще не пришла. Ну и потопал назад, чтобы еще живым человека застать. Прихожу, а он уже кончается. Приподнял я его, поцеловал в лоб по-христиански, он и умер у меня на руках.

— А он не советовался с вами, как дочь свою обеспечить?

Псаломщик задумался, вспоминая. В старческих глазах его с большими зрачками — должно быть, болел глаукомой — отразилось радостное сочувствие.

— Был разговор, припоминаю. — сказал он. — Даже два. Один раз, когда Марьяна приходила, он при мне ей сказал: о деньгах, мол, не тревожься, я свой вклад на сберкнижке откажу на твое имя в завещании. Ну, а кроме того, подарок на будущее. Вот в Загорск съезжу…

— Почему в Загорск? — перебил Саблин.

— К профессору какому-то. Ведь духовная академия у патриарха в Загорске.

Старик рассказывал так медленно, что Саблин опять не стерпел — прервал:

— А зачем к профессору?

— Посоветоваться. О чем? Не знаю — не спросил. Неловко было в чужую душу с назойливыми вопросами лезть. А второй разговор об этом был уже в преддверии смертного часа его. Начался сердечный приступ. Я ему горчичники на грудь и на спину поставил, капли от сердца дал. Отошло. Выпил он холодного чаю с лимоном и говорит: «Есть у меня сокровище, Панкрат. — Так и сказал: сокровище. — Никому, — говорит, — не открываю — что. И тебе не открою, хоть ты и человек верный. Но Катю я на всю жизнь обеспечу». А я его все хозяйство знаю: нет у него никакого сокровища. Думал, гадал о сем — так и не догадался.

Саблин дрогнул, как от удара. Сокровище! Вот откуда попало оно в язык Михеевых, от которых услышала это слово проходившая мимо окон свидетельница. Значит, прав он, предполагая корыстный мотив преступления. Значит, сокровище все-таки существует, где-то далеко и хитроумно запрятанное. Но чтобы найти его, надо прежде всего знать или хотя бы предполагать, что это такое.

— Может, подружки Марьяны знают? — вырвалось у Саблина.

— Не было тогда у нее подружек, — погасил эту надежду старик. — Отец Серафим не любил бабьего трепа.

— А ездил протоиереи в Загорск? — словно ощупью пробивался к загадке Саблин.