Михаил Жигжитов - От святого до горемыки

— Вот и молодцы!

— Да што там, Алексей Алганаич, просто повезло нам.

— Но-но! Я знаю, сам с восьми лет начал рыбачить. Рыбацкое счастье без старания само не приходит… Вот смотрите, мужики, молодой, а всех старых бригадиров обставил! — председатель хлопнул Петра по широкому плечу. — А когда я назначал его бригадиром, то некоторые правленцы были против. Молодец, Стрельцов, не подвел меня. На летнюю путину пойдешь бригадиром большой сетовой лодки, вот так. — Черные глаза председателя твердо и внимательно прошлись по Петру. — Сейчас же рыбу сдай на склад и можешь гулять… Да, как у тебя с дровами на зиму?

— Дровишки есть… заготовили. А что, Алексей Алганаич, дядя Елизар-то так любуется «помором». Не сглазил бы, — пошутил Петр.

— Небось, Петька, не изурочу[14]… Хочу, допрежь как залезть на печку, завернуть вам добрую посудину.

— Только чтоб не прозвали «семь гривен», — пошутил председатель.

— Э, паря, там было все наперво делано, вот и вкралась ошибка.

— Правильно. А теперь делайте катер длиньше и шире, чтоб емкости было больше.

— Ладно, сделаем.

Председатель взглянул на часы, распрощался и быстро зашагал в село. Посмотрев ему вслед, плотники ухмыльнулись в усы.

— Ишь, ему надо длиньше и шире, ядрену мать. Легко сказать, а спробуй-ка одним топором, — беззлобно ворчит старый Елизар.

Уважали поморы своего молодого председателя и часто обращались к нему с вопросами, даже не имевшими ничего общего с артельными делами.

Коза ли залезет в чужой огород, раздерутся ли в кровь или другое что — идут не куда-нибудь, не в сельсовет, а идут к Алексею Алганаичу.

И как-то он ухитрялся же! Поговорит с людьми, что да как, и те сами увидят, кто прав, кто виноват в данном случае, и сами же поставят с общего согласия все на мирный лад. Глядишь, загладится все, и вражды как не бывало. При нем народ стал дружнее жить, а это при артельной работе самое главное дело.

Утром на пирсе Петька написал записку и попросил Ивана передать ее Вере. И вот, не дождавшись назначенного времени — не хватило терпения, да и домой-то не тянуло после утренней ссоры, было как-то неудобно перед матерью, — он забрался на гору, возвышающуюся над Аминдаканом, и в условленном месте стал ждать Веру.

День хотя и клонился к вечеру, но он все еще переполнен солнечным светом. Ярко зеленеют покрытые хвойными лесами крутые склоны гор. Освещенное и прогретое солнцем море украсилось нежными переливами цветов — от светло-голубого и до самого темно-синего. От него веет какой-то сверхчеловеческой притягательной силой, так и любовался бы и любовался им. А прозрачный воздух, стелющийся над морем и прибрежными лесами, приятно бодрит и успокаивает. Совсем рядом где-то над Петькой, в густых ветвях старой березы, беззаботно и любовно перекликаются махонькие пичужки.

— И везде-то, везде любовь! — улыбаясь, вслух проговорил Петька. Ему казалось, что даже вот эта теплая, размякшая земля тихо нашептывает кому-то про свои тайные желания.

Петька лег на спину и стал следить за редкими облаками, плывущими неведомо куда. Но в ту же минуту над ним появился целый рой комаров, и некоторые из них уже успели впиться в тело и разбухли от крови.

«Днем и то едят, черти, а вечером что будет… Живьем сожрут девчонку. Нет, придется встретиться на берегу… можно на пирсе. Пойду домой, наверно, мать истопила баню», — решил Петька и пошел в деревню.

— Ты где же, Петя, пропадаешь, баня остыла, — встретила сына Наталья, — вот тебе белье, иди мойся.

После бани Петр наскоро поужинал и вышел на улицу. Напротив малышевского дома, у покосившейся скамейки бабки Анны, ребятишки играли в лапту.

— Здорово, ребята, с вами можно поиграть?

— Можно, можно, дядя Петя! — враз закричали малыши.

Отсюда Петьке было удобно наблюдать за окнами малышевского дома, на которых за розово-красными цветами герани белели тюлевые шторы.

Дом у Семена Малышева просторный, по-хозяйски добротно срубленный из толстых бревен. Тесовую крышу Семен просмолил горячей смолой с нерпичьим жиром. «Два века простоит», — говорили мужики.

Малышев работал в золотопродснабе счетоводом-кассиром, слыл хозяйственным мужиком, жил в достатке. Только одна беда: лет несколько назад он схоронил свою жену и жил вдовцом.

Громко звякнула железная щеколда, и в проеме калитки показалась розово-счастливая белокурая Люба, за ней вышли Вера и Ванька Зеленин. Любаша от счастья была на седьмом небе — отец разрешил ей выйти замуж.

— Петя, здравствуй! Идем с нами! — раздался звонкий голос Любы.

Вера, видимо, не разделяла радостного настроения сестры. Ее смуглое лицо было чем-то омрачено и выглядело бледнее обычного. Петьке показалось, что она стала стройнее, тоньше. Вера взглянула на него своими большими черными глазами и слабо улыбнулась. Петра обожгло, обдало лаской. Не сводя глаз с любимого лица, раздвигая заигравшихся ребят, он подошел к ней.

Петр с Верой спустились на песчаный берег. Над морем далеко-далеко виднелись узенькие длинные полосы темных облаков, над которыми еще разливался слабый румянец потухшей зари. А над облаками, в черной синеве, начали появляться редкие звезды.

Вера оглянулась кругом. В деревне кое-где в окнах сверкают огни. Справа, на пирсе блеснул огонек, потом потух, снова блеснул.

— Петя, кто-то на пирсе курит, отойдем подальше, — тревожно шепчет Вера.

— Уже темно, нас никто не видит.

Звезд все больше и больше. Петр обнял Веру и любуется отражением огоньков в ее глазах. Они близко-близко! Можно дотронуться до них, можно погладить, можно поцеловать.

Вера еще раз бросила по сторонам боязливый взгляд, порывисто обняла Петра и приникла к нему. Опьяневший от радости, он поцеловал Веру в нос, потом нашел горячие губы, совсем рядом, обрамленные длинными пушистыми ресницами, сверкают любимые глаза, в которых через край плещутся в веселом бесшабашном танце маленькие звезды.

ГЛАВА III

Вчера в доме Малышевых был девичник. Прощалась Любушка с подружками-поморянками. Обвили березовый веник розовой лентой и повели невесту в баню. После бани со смехом и веселыми шутками девушки накрыли стол и, выпив по рюмочке-другой красной наливки, соблюдая старинный поморский обычай, запели свадебную песню:

…За тонкой белой полотинойТам сидела красна девица,Там сидела красна девица,Наша Любушка Семеновна.. . . .

А затем стали петь без разбору, какие только придут на ум.

Выходила на берег Катюша.. . . .Не вейтеся, чайки, над морем.

Рыбаки, вы хлопцы удалы молодцы.. . . . .

Потом забренчала балалайка, басовито стала ей вторить гитара, и девчата с веселым смехом и острыми частушками пустились в пляс.