Записки кельды, часть 2 - Ольга Войлошникова

Долегон встал, высокий и серьёзный.

— Итак, что мы имеем из допроса. Цыганская диаспора раскололась на несколько… партий, что ли. По большей части — враждующих между собой. И вот эти конкретно товарищи — из довольно сильной группировки, которая считает необходимой кровную месть — всё по поводу того инцидента с пропавшей женщиной-инспектором. Кровники. У них было три приоритетные цели: Олеся, Лида и Антонина, они думали, что все трое здесь, — Олеся Васильевна снова начала мелко дрожать. — Но и всё население Белого Ворона они включили в свой список мести, поскольку господин барон дал их кровникам первой, так скажем, очереди убежище и защиту. Наводку получили, подслушав разговор у портала: что дети ушли в лес с малым числом старших, и инспектора с ними. Примерное направление вроде бы гадалка подсказала. Искали они нас долго, больше недели, — Долегон немного помолчал, глядя в столешницу. — Получается, что помимо кровной вражды мы косвенным образом оказались втянуты в конфликт цыганских кланов, потому что сегодняшняя чистка, я думаю, изменит расклад по силам… Я, как старший командир, предлагаю признать ситуацию чрезвычайной и немедленно вернуть детей на остров, под защиту крепости. Возражения есть?

Возражений не последовало, и лагерь начал спешно сворачиваться.

Они шли назад и гнали перед собой тех цыган, кто имел счастье (или несчастье?) выжить. Их, вопреки первоначальным Олесиным впечатлениям, оказалось гораздо больше, чем безвозвратно успокоенных. Почти три десятка. Парни скрутили им руки и увязали в четыре длинных цепочки, каждую из которых прикрепили к вьючной лошади. Груза у лошадок в обратную сторону было гораздо меньше.

— Да и верёвки не придётся тащить, — сердито прищурившись, высказалась Маэ.

Кадарчан пришёл перед выходом, взял Олесин сидор, поглядел какие стопки бумаг запихивает Лида в свой рюкзак, покачал головой и забрал её поклажу тоже. На их слабые возражения только махнул рукой:

— Молчите уж, девки! Быстро идти надо. Так что — без возражений.

ЦЫГАНЕ — И ЦЫГАНЕ

День тот же

Кельда

— Господин барон! — в дверь нашей комнаты заколотили. Вова, каким-то чудом оказавшийся дома в не очень поздний час, вздохнул, смиряясь с тяжкой долей правителя. — Господин барон! Цыганки на пленных напали!

Что⁈ Мы переглянулись.

— Зайди! — рявкнул Вова; в дверь просунулся дежурный охранник. — Что там⁈

— Цыганские бабы повели ребятишек на пляжик. Ну этот, меленький совсем, что у брода, с цветными камушками.

— Дело говори!

— Так я что… А тут наши возвращаются с лагеря…

— Так четверг же только? Что так рано?

— Дак напали же на них, говорю я…

Вова ярко и очень экспрессивно высказался и побежал во двор, за ним бежал едва не снесённый охранник, и уж за ними, подбирая юбки — я.

У крыльца донжона собралась огромная толпа. Были здесь и постоянные донжонные обитатели-работники, и все старшие командиры-вожатые, уходившие с детьми в рейнджерский лагерь, и принятые под защиту пятеро цыганок со всей своей малышнёй, и целая куча каких-то левых изрядно потрёпанных цыган (судя по следам на одежде, получивших ранения стрелами, а то и ножичками резанных; подживлены они были, простите за тавтологию, «на живульку», лишь бы дошли до баронского суда), у одного из цыган было страшно расцарапано лицо и даже, вроде бы, частично порвано горло. По крайней мере, из-под прижатой к шее ладони сочилась кровь. Наших детей не наблюдалось.

Барон сразу нашёл взглядом долговязую фигуру Долегона и гаркнул так, что мгновенно установилась тишина:

— Дол, люди⁈

— Без потерь, господин барон!

Ф-ф-ф-фух, вот теперь можно спокойно разбираться.

С историей лагеря всё было чётко и понятно. Дальше они шли-шли — и пришли на остров…

—…перешли уже по мосту через брод, как вдруг вот эта женщина, — Долегон показал на Мирелу, — кинулась на вот этого мужчину и начала его драть, а при попытке остановить, впилась в его горло зубами, — вот это сильно! — Детей я в острог отправил, подумал: незачем им тут…

— Это правильно, — думая явно о другом, сказал Вова. — Ну, говори! За что ты его?

В глазах цыганской баронши впервые за эти дни появилось какое-то выражение. Конкретно — выражение лютейшей ненависти:

— Он Дарину мою зарезал!

Барон покивал головой:

— Что ж, ты в своём праве… Но теперь его судьбу и всех остальных буду решать я. Как убили твою дочь?

Губы у цыганки запрыгали:

— Ножом… Четыре раза…

— Ударь его ножом четыре раза. Но так, чтобы он жив остался. Пусть при смерти, но жив. Сможешь? — Вова махнул рукой: — Дайте ей нож! А этого держите.

Я кивнула Настёне-медичке, чтобы подстраховала: вдруг женщина перестарается.

Цыгане от такого поворота событий слегка опешили. Все, кроме Мирелы, которая схватила нож и, выкрикнув что-то по-цыгански, четыре раза ударила убийцу.

Тело мягкой куклой свалилось на землю. Хотя — да, он был ещё жив.

— Во имя Вэр справедливой… — барон ткнул в медичку рукой: — Настя! Твоя забота, чтобы он неделю оставался жив и желательно — в сознании. После этого он присоединится к общему приговору. За нападение на жителя Белого Ворона, при условии что тот выжил и не получил ущерба, полагается десять лет каторги с последующим рабством на пятьдесят лет. На поляне сколько человек находилось?

— Четырнадцать. Но по их собственным показаниям, убить они собирались всех в лагере, кого только смогут, — пояснил Долегон.

— Даже так… Что ж. Моё решение: все без исключения, включая этого, — Вова кивнул на лежащее тело, —…приговариваются к пожизненному рабству. На каменоломни. Перевод на более лёгкие работы — не ранее, чем через сто пятьдесят лет и только за исключительные заслуги. Всё, обжалованию не подлежит… Мирела, что говорит твоя душа?

Цыганка посмотрела на окровавленный нож в руках, прислушалась к своим мыслям и подняла на нас глаза:

— Она говорит: спасибо.

Вот так. Хотя на этом история рейнджерского лагеря не закончилась. Вова сказал: раз такое дело — надо переделать последнюю «Зарницу». Заготовки же есть? А бои в условиях населённого пункта — это ещё круче, чем в лесу! Заодно и взрослых подключить. Короче: взять и перекроить под новые обстоятельства, полтора суток у вас впереди — работайте! Командиры-вожатые наши от такой задачи нереально вспотели, зато в субботу мы имели полномасштабные учения на острове. Было круто, скажу я вам!

А в воскресенье был праздник.

СЕРЕДИНА ЛЕТА

Новая Земля, Серый Камень, 40.02 (июня).0005

День середины лета уже традиционно отмечали широко, щедрыми столами, общими гуляниями, купанием среди плавающих венков со свечами и всяким таким. К этому дню был закончен первый сектор большого кольца уже не детинца, а будущего замка, напоминающий в плане большой угловатый лепесток. Ой, блин! Что я объясняю! Картинка нужна, картинка… Надо поискать, где-то у меня черновичок оставался. Принцип крепостей-звёзд, одним словом. И замок, вслед за детинцем, получил имя Серый Камень. Тем более что люди привыкли так и сам остров называть. Чего путать зря, правильно?

Младших рейнджеров решено было не то что далеко не усылать, а вовсе перестраховаться и организовать им палаточный лагерь на само́м острове, чтоб уж наверняка прикрыть ото всяких возможных цыганских фокусов. Потому как — мало ли, бережёного боги берегут.

ВСЁ СЛОЖНО

На счёт объявленной кровной вражды, в которую внезапно оказался замешан Белый Ворон, у барона были свои соображения, однако никаких резких действий он предпринимать не стал. Решил посмотреть: что будет? И, в конце концов, Петша Харманович ещё не объявился. Нехорошо у человека право возмездия отнимать, некрасиво.

С цыганами всё было сложно. Раньше, помнится, в соцсетях у некоторых дамочек модно было статус такой выставлять: «Всё сложно». Так вот, цыганам впору было такие плакаты развешивать. Деревня в тот злополучный вечер выгорела у них больше чем на три четверти. А те дворы, что остались хоть частично целы, разбежались в разные стороны, растащив, что успели. Опять же, спокойно разбирать добро враждующие группировки дуг другу не давали — война шла на всю катушку, так что у пары-тройки домов пока что сохранилась и крыша, и даже кое-где дорогие современные стеклопакеты, хотя большинство срубов таращилось на обугленных соседей чёрными провалами окон.

Часть цыган забилась в кибитки и встала на крыло — дескать, через родовую судьбу,