Андрей Курков - Львовская гастроль Джимми Хендрикса

Внутри у Алика происходила неподконтрольная и неприятная ему химическая реакция. В него, как в колбу, наполненную жидкостью, находящуюся в состоянии покоя, влили водку как сильный химический реагент. Теперь всё там внутри шипело, бурлило, раздражало первичные стенки этой живой колбы, и из-за данной реакции вверх, прямо в мозг, поднимался отравляющий газ. Он наполнял голову и делал ее одновременно тяжелой и как бы пустой, при этом газ давил на ушные перепонки изнутри, давил на виски и на лоб. И если бы его голова превратилась вдруг в надутый, но не завязанный в области шеи резиновый шарик, то взлетела бы она и заметалась бы над городом сумасшедшей, потерявшей ориентацию птицей. А потом, сдувшись, упала бы где-то лоскутком мелкой, незаметной и неприятной на ощупь материи, чтобы утром попасть под жесткую метлу трудолюбивого дворника.

Газ уже давил и на глаза. Алик сощурился и пытался удержать их закрытыми. А они словно сопротивлялись этому, хотели «вылупиться» из глазниц.

Глубокое сожаление о недолгом, но интенсивном застолье оставалось единственной здравой и целостной мыслью, но предчувствовал Алик, что вот-вот и эта мысль оставит его, и он, даже если не повалится набок, не упадет с этого не очень удобного и мокрого пенька, то замрет в напряженной неудобной позе и заснет так, наклонившись тяжелым лбом к квадратной столешнице.

Самокритично скривив губы, Алик приоткрыл глаза и посмотрел на ночь перед собой. Она была по-прежнему темной, плохо освещенной двумя окнами ближнего дома. И запах моря вдруг защекотал неприятно в носу, отчего захотелось Алику чихнуть. Но сил чихнуть не было, и он просто мотнул головой, прогоняя неприятные ощущения.

И услышал неясное бурчание, доносившееся откуда-то сбоку. Попробовал повернуть голову, но шея не слушалась. Покосил взглядом, но никого не увидел. Зато услышал шаги. Они приближались.

И запах моря не покидал ноздри, запах был соленым, йодистым. Так пахнут гниющие водоросли, выброшенные волной на берег.

— Я тут сяду, хорошо? — прозвучал рядом усталый нетрезвый голос.

Алику всё-таки удалось чуть повернуть голову и увидеть рядом на соседнем пеньке бородатого и лохматого мужика в странной короткой куртке из темной ткани. Крупные пуговицы стягивали эту куртку на груди незнакомца, и даже странный поднятый воротник тоже, казалось, был застегнут на пуговицу, и выпихивал беспорядочную бороду пришедшего от шеи вперед, и одновременно удерживал его голову, как какой-нибудь постоперационный корсет-«ошейник».

— Тебе тут плохо? — спросил мужик, заглянув в лицо Алику нервным, ошарашенным взглядом.

— Плохо, — выдохнул Алик.

— Это хорошо, — закивал мужик и откинулся спиной на несуществующую спинку пенька-сиденья. Упал, чертыхнулся, поднялся и снова уселся на соседний пенек.

— Почему хорошо? — удивился Алик и почувствовал, что его желание сосредоточиться и заговорить с этим незнакомцем вызвало новый прилив водочных газов в голову.

— Нормальному человеку должно быть плохо, — уже тише и как-то безразличнее произнес бородатый мужик. — Я вот нормальный человек… Мне плохо. Раз тебе плохо, значит, и ты нормальный… Ты, значит, тоже не в своей тарелке…

Алик подумал о еде, о том, что если бы он пил водку и хорошо ее закусывал, то спокойно бы сейчас шел домой и уже через часок лежал бы на своем диване, в тепле и уюте.

Сверху резко закричали-захохотали птицы.

Алик приподнял голову. Попробовал посмотреть в небо, но широкие поля шляпы помешали.

— Чайки, — выдохнул мужик и задрал голову кверху. — Обычно от меня тут все шарахаются, как от прокаженного, — продолжил он после короткой паузы. — Я же тут чужой! Застрял, как хрыч в болоте! И на вашем языке ничего хорошего сказать не могу… И никто меня тут у вас не понимает!..

— Чего ж не понимает? Я понимаю, — Алик пожал плечами.

— Ты понимаешь? — оживился мужик и снова наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо Алику. На этот раз и Алику удалось рассмотреть лицо соседа по скамейке и его явно пьяные, блуждающие глаза. — Ты понимаешь, что происходит, когда моряк оказывается вдали от моря?! Понимаешь?

— Моряк, — повторил Алик, снова пытаясь сосредоточиться. — А вы что, моряк?

— Давай на «ты»! — проговорил мужик. — Ночью говорить на «вы» как-то глупо! Ночь — не время для ненужной вежливости! Меня уже несколько раз ночью били здесь у вас, грабили!

— Ага, — кивнул Алик. — Так ты что, моряк?

— Моряк, — выдохнул болезненно мужик. — На сухогрузе плавал. Одесса — Констанца, Одесса — Стамбул, Одесса — Новороссийск… Ты в Одессе был?

— Был, — ответил Алик.

— Значит, ты знаешь, что такое море!

Алик пожал плечами.

— Моряк всегда должен быть или в море, или рядом с морем. — Мужик поднял перед своим лицом ладони, посмотрел на них. Потом сжал их так, будто схватился за весла, и сделал воображаемый гребок. — Если моряк окажется далеко от моря, он сойдет с ума. Но море может его спасти!..

Алику удалось чуть дальше повернуть голову в сторону пьяного собеседника. Он вдруг понял, что рядом с ним — сумасшедший. И ему стало страшно. Он проследил, как мужик сделал еще несколько гребков невидимыми веслами, впившись взглядом в какую-то точку впереди.

Потом мужик опустил весла, открыл ладони, снова посмотрел на них, словно проверял: есть ли волдыри. После этого обернулся к Алику.

— Меня море спасло! — сказал он твердым голосом. — Я когда сюда за Галей приехал, чуть не умер, чуть не задохнулся… У вас тут нечем дышать! Как вы можете тут жить?

Алик вдохнул воздух, попробовал ощутить его вкус и запах.

— И тогда, когда я почти умер, ко мне пришло море и спасло меня, — продолжил после короткой заминки мужик. — Теперь я верю в то, что мне старые моряки говорили, когда я только начинал! Они говорили, что когда моряк оказывается далеко от моря, то море само находит его и… море как бы селится у него внутри, он его носит с собой, пока не вернется к морю… и…

Тут, видно, мужика затошнило, его голова дернулась вперед, какой-то булькающий звук вырвался изо рта, и он зажал ладонью рот, замер, наклонив голову к земле.

Алику тоже стало нехорошо. Голова закружилась, запах йода вернулся в ноздри и осел на кончике языка. В руках он ощутил дрожь и положил их на колени.

— Ой, как мне плохо, — пожаловался мужик, подняв голову.

— Может, надо к врачу? — осторожно предположил Алик.

— Врач не вылечит от тоски. От тоски по морю… Да и нахрен врачу какой-то заезжий бомж!

Алик промолчал. Ему вдруг показалось, что водочный хмель стал потихоньку отпускать его. Но не успел он этому обрадоваться, как заболело сердце, как снова задрожали руки и всё тело проняла холодная, неприятная дрожь. И он инстинктивно обхватил свою грудь руками, схватившись ладонями за бока, словно пытаясь удержать тело от дрожи.