Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

«Что-то случилось,» — тревожно подумал я и сел в мешке, высвободив руки.

Мы заспались. В угол откинутой занавеси — как раз туда дуло — лился дневной — точнее, утренний — полусвет, чёткой полоской лежавший на полу. В пещере было холодно, костёр почти догорел.

Спросонья мечтая о тапочках, я нехотя вылез наружу. На меня немедленно напал колотун, и я, поправив плавки, рванулся подбросить дровишек на угли — и стоял, сунув руки под мышки и потирая одну ступню о другую, пока костёр не разгорелся вновь. По пещере поплыли волны тепла, и я, удовлетворённо вздохнув, направился по шкурам к выходу. Приподняв край занавеси повыше, шагнул наружу — и окаменел.

Меня резануло холодом, но это дошло до моего сознания только через миг. А первое, что я увидел — побелевший мир.

Нет, это был не снег. Просто ночью ахнул мороз, и всё вокруг — чёрные ветви деревьев, жухлую траву, камни, землю — покрыл иней. Ровным густым слоем. Дыхание взрывалось в воздухе белыми тугими облачками и растекалось струйками в стороны. Мир, казалось, онемел, и только ручей звенел одиноко — вот почему мне показался таким странным его голос.

«Так наступила зима. — подумал я, озираясь. — Наша первая зима пришла. Вот она, я её вижу, и она холодная, как дома. И небо прозрачное-прозрачное… а солнце сейчас встанет…»

— Неплохо, а? — с камня возле входа соскочил Колька. Он был одет уже по-зимнему. — Это недавно так легло, я уже стоял… Ты давай отсюда, оденься, простынешь ведь.

— Доброе утро, — сказал я, улыбнулся и не без удовольствия нырнул обратно.

— Доброе утро! — крикнул мне вслед Колька и зашуршал по инею куда-то в сторону…

…Постепенно просыпавшиеся ребята и девчонки в обязательном порядке выбирались наружу, чтобы посмотреть вокруг. Даже Сергей вышел, хотя вообще-то старался поменьше вставать — неожиданно плохо заживала рана от ятагана. Выходила и Танюшка.

Ко мне — не подошла…

…Иней скоро стаял, выглянуло и даже пригрело солнце, но с северо-запада медленно, почти незаметно, подбиралась серо-сизая снеговая туча во весь горизонт. Я объявил день свободным от тренировок — ни почему, просто так; а что, нельзя, в конце-то концов?! — и мы, раскочегарив на тренировочной площадке костёр побольше, уселись возле него кружком и просто жарили свежее мясо, посматривая на тучу, заливающую небо расплавленным гудроном.

Игорь Басаргин взял свой «инструмент» (его, кстати, на общем совещании решили называть «гуслями» — и амбец, мы так хотим!). Тронул струны…

— Когда-нибудь, страшно подумать — когда,Сбудется день иной,Тогда мы, дружище, вернёмся туда,Откуда ушли давно…

Север подумал и присоединился — два грубоватых, но красивых мальчишеских голоса пели вместе:

— …Тогда мы пробьёмся сквозь полчища тучИ через все ветра,И вот старый дом открывает наш ключ,Бывавший в других мирах…

Я и не заметил, как голоса Танюшки и Ленки Рудь тоже вплелись в песню:

— …Обнимем мы наших любимых подруг,Снимем рюкзак с плеча.В забытую жизнь, в замечательный кругБросимся сгоряча.Там август, как вилы, вонзает лучиТёплым стогам в бока,Там тянут речные буксиры в ночиНа длинных тросах закат…

Танюшка сидела по другую сторону огня от меня. И от этого был в песне горький привкус, похожий на запах полыни…

— …Другие ребята за нами пойдутДальше, чем мы с тобой,А нам оставаться по-прежнему тут,Что ж, отгремел наш бой.Но если покажется путь невезучИ что на покой пора,Не даст нам покоя ни память, ни ключ,Бывавший в иных мирах…

Я видел, что многие девчонки прилегли на плечи своих парней. И мне очень-очень захотелось, чтобы и Танька… ведь было же такое! Что я сделал не так, почему она в последнее время словно стенкой от меня отгородилась?!.

— …Костёр у подножья зелёной горы,Тропа наугад и на ощупь.Кому эта радость — ночные костры,И разве остаться не проще?И ради чего ты оставил свой дом —Отчаянья, ссадин и пота?Что могут увидеть глаза за горбомПоследнего дальнего взлёта?Пусть новые годы взойдут за хребтом —Движенье дороже итога,И дело не в том, что отыщешь потом,А в том, что подарит дорога…

Я подтолкнул в огонь несколько полешек, выпрямился, удобней привалился к камню.

— …Огонь костерка и вода родника,Скупое нещадное времяИ то, что не названо словом пока,Но властно над каждым и всеми…Костёр у подножья зелёной горы,Тропа наугад и на ощупь.Кому эта радость — ночные костры,И разве остаться не проще?..

… - Ребята, — вдруг сказала Кристина, — я вот что подумала… — стало тихо, хотя и без этого разговоров почти не было. — Вот мы сидим тут вместе все. По-моему, нам хорошо… — это звучало немного смешно, но никто не засмеялся. — Я вот что хочу сказать… — обычно Кристина за словами в карман не лезла, так что её неожиданное косноязычие само по себе удивляло. — Я хочу сказать, что я, Кристина Ралеска, клянусь, — она протянула руку над огнём, — я всегда останусь со своими друзьями — плечом к плечу в радости и горе, до самой смерти, какой бы она ни была.

Вновь повисло молчание. Кристина села.

А я — встал. И, протягивая руку над огнём, обвёл всех взглядом…

Сколько б ни стёрлось летС тех незабытых пор —Молча мне смотрит вследШкольный пустынный двор.Ждёт он шагов твоих,Чтоб их легко узнать.Разве он может ихВзять и под дождь прогнать?

Нам не дано пуститьЖизнь-киноплёнку вспять —Вовремя что-то простить,Вовремя что-то понять,Не упустить тот миг,Что нам дарила жизнь…Что ты раскис, старик?!Мы ведь с тобой — держись!

Будет снова листва кружить,Будет слово стихи рождать —Обязательно будем жить,Обязательно будем ждать!

Обязательно будем жить,Обязательно будем ждать!

РАССКАЗ 7

Люди крови