Евгений Коршунов - Наемники

— И много таких, которые рассуждают вот так, как вы? — прищурился Жак. — Ведь был погром… Вы не боитесь погрома?

Мария тряхнула головой:

— В народе говорят, что погромщиков нанимал Эбахон и англичане.

— А что говорят в народе об Ули? Глаза девушки гневно сверкнули:

— Деревню вырезал Кэннон, которому хорошо заплатили. Надо же было как-то снова открыть воздушный мост. А насчет того, много ли таких, как я… Загляните как-нибудь в городскую тюрьму…

— И последний вопрос, мадемуазель. Вы говорили когда-нибудь… вот то, что сейчас сказали нам… мисс Карлисл?

— Любовнице тирана? — возмутилась Мария. — Пусть с ней разговаривает на эти темы ее боров. А я здесь, чтобы помогать моим землякам…

— Жак!

Сестра Цецилия вышла из кабинета Элинор и радостно бросилась к Жаку:

— Жив!

— До свидания, — сразу же сухо кивнула Мария.

— А у нас здесь столько раненых! Столько раненых! — тараторила сестра Цецилия, не отпуская смутившегося Жака. — И везут, везут… Медикаментов не хватает, а те, что посылает Красный Крест через «Зет», куда-то деваются… — Сестра Цецилия понизила голос: — Говорят, что военные перепродают их в соседние страны… — И опять защебетала: — А вы сюда надолго? К мисс Карлисл? И даже не попьете со мной чаю? — Она надула губки. — Нет, я вас к ней не пущу. Пусть идет ваш друг, а вы сейчас же пойдете со мною!

И, вцепившись в руку Жака, потащила его, ошеломленного таким натиском, за собою.

— Ты иди, Питер, — смущенно пробормотал Жак. Петр улыбнулся и открыл дверь в кабинет Элинор.

Она сидела за легким письменным столиком в старомодных очках и водила пальцем по страницам большой амбарной книги, лежащей перед нею. Увидев Петра, поспешно сняла очки и сунула их под обложку.

— Хэлло, Питер! Где вы пропадаете? Впрочем, всему Поречью известно, что полковник Френчи покровительствует вам и не отпускает ни на шаг. Я даже ревную! — Она засмеялась и достала из-под стола большой термос. — Хотите чаю?

Элинор отвернула колпачок термоса, налила в него чай и протянула Петру:

— Пейте же! Да возьмите стул… я совсем забыла предложить вам сесть. Тут со всеми госпитальными делами забываешь о самых элементарных вещах.

— Спасибо. — Петр взял чашку. — Я приехал, чтобы поговорить с вами, Элинор. Вы должны отсюда уехать!

Лицо Элинор помрачнело.

— Вы же знаете, Питер, что это невозможно. Мне доверились люди, и я не могу оставить их в беде.

Петр вздохнул, осторожно подбирая слова:

— Я понимаю вас, понимаю все, что вы делали до сих пор.

Но сейчас положение изменилось… — Он помолчал, собрался с духом, и продолжал: — Эбахон обманул вас. Сегодня я сам слышал, как Штангер во всеуслышание заявил, что резня в Ули организована Эбахоном и этой хитрой лисой Аджайи, чтобы открыть «воздушный мост». По их приказанию это сделал Кэннон перед тем, как скрыться… конечно, тоже по договоренности с ними. Элинор обхватила руками свои плечи и зябко поежилась.

— Теперь Эбахон пригласил сюда южноафриканцев, — продолжал Петр. — Это значит, что кровопролитие будет продолжаться. И не во имя безопасности народа идонго, а во имя…

— Я знаю, — прошептала Элинор. — Я все знаю, Питер.

— И что же? Вы не хотите уехать… бежать отсюда, чтобы затем разоблачить перед всем миром…

Элинор сидела молча, безучастная, не поднимая глаз.

— Сегодня утром Жак предложил мне бежать. Он говорит, что знает тут одну дорогу… Ее называют Дорогой рабов. Когда-то работорговцы вели по ней рабов к Бамуанге. Это широкая и удобная тропа, «джип» пройдет по ней, как говорит Манди. Манди из тех мест — даже дорога выходит к его родной деревне на берегу. Мы возьмем пирогу и спустимся вниз по течению… До границы, а там — соседнее государство…

Петр говорил уверенно, повторял план Жака — такой простой и четкий, хорошо продуманный. Элинор медленно подняла глаза.

— Нет, — еле слышно выдохнула она. — Я выхожу замуж… за Эбахона. И скоро! Очень скоро!

…Петр вышел на крыльцо. Уже давно стемнело, сквозь неплотно закрытые маскировочные шторы из окон здания тянулись узкие лучи несильного света.

— Мистер Николаев?

Какая-то тень возникла перед ним из темноты, и сейчас же на него обрушился тяжелый удар по затылку.

Очнулся он от тряски и понял — его куда-то несут. Руки и ноги были больно стянуты, во рту кляп, глаза завязаны. Он мог только слышать… Несли его двое, быстро, задыхаясь от бега. По лицу то и дело хлестали ветки, под ногами носильщиков чавкала грязь.

Лес кончился, теперь Петра несли по обочине шоссе, от нагревшегося за день асфальта поднималось тепло.

— На заднее сиденье, — сдавленно сказал кто-то. Петр почувствовал, что его приподнимают, переваливают через металлическую стенку, и упал вниз, на жесткое сиденье «джипа». Сейчас же рядом сели двое, стиснув его с обеих сторон.

— Поехали! — приказал жесткий и властный голос, к «джип» рывком сорвался с места.

«Как глупо, — думал Петр. — Элементарно. Теперь пулю в затылок, и в болото. И никто ничего не узнает».

«Джип» несся, не снижая скорости на поворотах. Петра мотало из стороны в сторону. Прошло минут тридцать. Запахло жильем — потянуло чадом жаровен, жареным мясом, пальмовым маслом. «Джип» остановился.

— Открывай! — крикнул все тот же голос, который Петр уже успел запомнить. Заскрипели ржавые петли — видимо, открывали тяжелые ворота и «джип», прошелестев шинами по гравию, остановился.

Похитители выволокли Петра из машины, схватили под руки и потащили куда-то. Опять заскрипели петли, пахнуло спертым, сдавленным воздухом, остро пахнущим аммиаком.

«Тюрьма, — догадался Петр. — Я в тюрьме».

Его бросили на сырой каменный пол, оставили одного. Петр попытался пошевелиться, хотя бы ослабить путы, но не смог. Скоро опять заскрипели петли, щелкнул выключатель, и кто-то вошел, грохоча коваными каблуками по каменному полу, остановился над Петром. Тронул его связанные ноги — натянул путы, и они разом ослабли, словно их перерезали одним ударом острого ножа.

— Руки, маста… — произнес добродушный голос, и через мгновение были свободны и руки.

Петр сразу же сорвал с глаз повязку, освободился от кляпа… Он был в тесной комнате, скорее похожей на канцелярию, чем на тюремную камеру: дешевый двухтумбовый письменный стол, стеллажи, уставленные пронумерованными папками, два-три простых стула.

На него с интересом глядел африканец в черном мундире тюремного ведомства с ножом в руках — им-то он и перерезал веревки, валявшиеся теперь на полу.

— С прибытием, сэр, — почтительно сказал он и протянул Петру руку, помогая встать на затекшие ноги.