Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

— Не говорите так бистро. Надо четко отвечать на вопросы. Вы готовы дать показания?

— Готов.

Ашенбах кивнул ефрейтору, стоявшему у дверей, в комнату вошел секретарь в форме младшего офицера, внимательно осмотрел перо и приготовился писать.

— Фамилия, имя, отчество?

— Захаров Андрей Селиванович.

— Время и место рождения?

— Двадцать второе июня по старому стилю тысяча девятьсот двадцать первого года, поселок Агшехерден, Татарской республики. День в день за двадцать лет до войны.

Эта мысль созрела неожиданно; ответив без запинки на вопрос обер-лейтенанта, Канделаки остался доволен собой. Двадцать второе июня старого стиля — это пятое июля по новому стилю, день предполагаемого наступления немцев из района Белгорода. Песковский был обязан засечь эту дату. Выдуманный поселок Агшехерден в переводе с азербайджанского значил: «из Белого города». Канделаки выбрал точку на полу близ печки и, не отрываясь, смотрел на нее.

— Воинское звание, должность? — продолжал обер-лейтенант.

— Рядовой.

Ашенбах подозрительно посмотрел на Канделаки. Обратился к Танненбауму:

— Предупредите его. Он может не знать, если все пойдет нормально и ему сохранят жизнь, пленный офицер будет иметь немалые преимущества по сравнению с рядовым. Скажите ему также, что слово «рядовой» в протоколе можно исправить.

— Очень сожалею, но я действительно рядовой. Если бы я знал раньше, как все обернется... постарался бы выдвинуться.

— Шутки пусть сохранит для следующего раза. Его группа имела задание напасть на отряд, следовавший по дороге... Чей это был приказ? Из кого состояла группа?

— Это была случайная встреча.

Отвечая на первые вопросы Ашенбаха, Канделаки снова и снова говорил себе: не может быть, чтобы они, два разведчика, два товарища, привыкшие в школе понимать друг друга с полуслова, не нашли этого полуслова. Надо выиграть немного времени, чтобы каждый из них мог пошевелить мозгами. Одно из возможных решений: я «вывожу его на себя». Он бьет меня. Я падаю. Он подходит ко мне, чтобы удостовериться, дышу ли я. Наклоняется к лицу. Семи слов достаточно. Раз, два, три... пять... семь, вполне достаточно семи, если только он, разумеется, уловил смысл слов «двадцать второе июня» и «Агшехерден». Был обязан уловить, но я должен продублировать их. Надо заставить его ударить меня. Только как передать приказ? На русском отпадает. Остается азербайджанский. По-азербайджански «ударь меня» — «вур мэни», подо что это можно подогнать, как приспособить? Так, минуту. Предположим, была деревенька Вурминка, где-то в стороне от дороги. Может быть, попробовать?..

— Наша группа состояла из тридцати трех бывших красноармейцев, попавших в окружение. Мы скрывались в деревне Вурмэни, километрах в двадцати шести от Белгорода. Отряд был выслежен полицаями. Мы потеряли восемнадцать человек, а оставшиеся сделали попытку пробиться к лесу. Но в это время на дороге неожиданно показалась немецкая колонна. Это были мотоциклисты, их сопровождал легкий танк. Завязался бой. Вот и все, остальное вы знаете.

— Он хочет убедить нас, что бутылки с горючей смесью оказались у них по чистой случайности, — обратился Ашенбах к переводчику. — Но мотоциклист показал, что они имели много боеприпасов. Они не случайно столкнулись, а специально ждали этой встречи, знали, когда и где она произойдет. Они устроили засаду, потому что прекрасно знали, кто и когда проедет по дороге. Пусть говорит начистоту, пусть скажет, откуда им стало известно...

— Я повторяю, это чистейшая случайность. Я настаиваю на этом. Что касается вооружения, у нас были лишь автоматы и патроны погибших товарищей.

— Эта версия будет проверена самым тщательным образом. Если же ложь подтвердится, я бы не хотел напоминать, к чему это приведет. Пусть подумает еще раз... если действительно дорожит жизнью.

— О чем мне думать, господин офицер? Я бывший солдат Красной Армии, оказавшийся в окружении. Полагаю, что вы поступили бы на моем месте так же, если бы все было наоборот и шла война не под Курском, а под Гамбургом или Франкфуртом. Я был солдат и давал присягу. И хотел до конца быть верным присяге.

— Повторите название деревни.

— Вурминка или Вурминка, точно забыл.

— Но вначале он произнес другое название, — секретарь начал рассматривать предыдущую страницу.

— Значит, они недостаточно точно застенографировали, прошу исправить. Это будет важно, когда начнут проверять правильность показаний, я хочу, чтобы от начала до конца все было застенографировано точно...

— Партизаны знали, кто едет и что везет, — нетерпеливо перебил Ашенбах. — Еще шла перестрелка, когда часть группы начала поиск пакета, выброшенного генералом из автомобиля. Они искали, а следовательно, знали, что в пакете. А если идти еще дальше, можно сделать предположение, что кто-то известил их об этом.

— Возможно, командир нашей группы действительно что-то знал... Хотя мне трудно в это поверить, ибо с кем и какие контакты способно поддерживать окруженное подразделение? Это во-первых. А во-вторых, если даже предположить, что наш командир — его фамилия Сидоров — что-то знал, он не обязан был делиться этим с каждым рядовым. Смею думать, что пакет заинтересовал командира постольку поскольку... не будет же генерал так далеко выбрасывать планшет, если в нем нет ничего такого. Верх взяло любопытство... Не зря говорят, что любопытство — один из самых больших пороков. Вот и я из-за него... имею честь познакомиться с вами.

Танненбаум бесстрастно переводил.

Секретарь слушал со скучающим видом. Ашенбах полуобернулся к Танненбауму:

— Здесь не нужны пустые слова. Что он строит из себя идиота?

— Разве я не ответил хоть на один ваш вопрос? Зачем же такие слова? Прекрасно понимаю, что такое проигранная игра, и вовсе не хочу усугублять проигрыш. Короче говоря, хочу жить. Единственное, что я запомнил из того самого планшета... На берегах Ворсклы сосредоточена танковая армия... Больше я не знаю ничего.

— Успел ли он кому-нибудь каким-нибудь образом передать это? Да или нет, да или нет? Нужен быстрый и точный ответ.

— Кому и как я мог бы передать, даже если бы успел прочитать всю схему?

«Я должен сделать что-то такое, что даст возможность Песковскому показать, будто он вышел из равновесия. Но только, только я не подумал об одном — у него не хватит сил ударить меня натурально. Ход, который надо откинуть и забыть. Куда правдоподобнее это сделает обер-лейтенант или кто-нибудь из его помощников. Спровоцировать их! Я обязан показать Евграфу, что наступление предполагают начать на правом фланге. Наступление из района Белгорода на правом фланге. Я сижу лицом к советской линии обороны. Сделаю вид, что разминаю отекшую правую ногу и вытяну ее. Надо посмотреть на него так, чтобы он догадался. А потом уже попытаться вывести из себя офицера».