Геннадий Гусаченко - Жизнь-река

Инвалид войны дядя Коля плотничал, столярничал, ремонтировал водопроводные краны, подметал улицы. Тоску по небу заглушал спиртом, водкой, самогоном, брагой, аптечными настойками, клеем «БФ», стеклоочистителем, одеколоном и даже разжиженной зубной пастой. Знал дядя Коля секрет выделения спиртосодержащего компонента из сапожного крема.

В день памятного спора моих коллег о возможности или невозможности написать очерк о первом встречном человеке, дядя Коля, разволнованный беседой о боевом прошлом, достал из кармана маленький аптечный пузырёк. Взболтал его и влил содержимое в широко открытый рот. Несколько минут неподвижно сидел, выпучив немигающие глаза, выдохнул и удовлетворённо хмыкнул:

— Хм, копейки стоит этот пузырёк, а бьёт по мозгам как бутылка водки. Ну, бывайте, строчкогоны…

За очерк «Торпедоносец», опубликованный то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке», Павлу Тихонову присудили премию. Валентин Радченко, многократно повторив: «Ну, Паха!», выставил перед нами проспоренный коньяк.

Случались и со мной схожие истории. Бывало, совсем неприметный с виду человек, а вдруг так неожиданно раскроется всеми гранями скрытого характера, что диву даёшься. Так найденный на пыльной дороге перстень, очищенный и отмытый от грязи, может заблестеть золотом, засверкать алмазом. Люди — те же перстни. Одни в грязи не отмытыми лежат, да так в ней и остаются. Другие в чистоте сияют радужным светом, если в грязь не упадут.

Ещё раз опережая хронологию автобиографического повествования, расскажу, как однажды открыл героиню своего очерка, получившего добрые читательские отзывы.

В жарком июле 1975‑го на мотоцикле «Урал» я подъехал к ветхой избёнке в таёжной деревушке Старогордеевка Приморского края. На покосившемся крыльце подрёмывала старушка. У ног её, разомлев на солнце, вытянулся пушистый кот.

— Бабушка, пить хочу, водицы бы кружечку, — взмолился я, издыхая от духоты и жажды.

— Проходи в избу, родимый, сейчас напою, — встрепенулась бабуся. Худая, морщинистая, она, к удивлению, шустро нырнула в подполье и подала мне сразу три глиняных кринки. С медовым квасом, с разбавленными холодной водой соком лимонника и малиновым сиропом. Я ненасытно прикладывался поочерёдно ко всем горшкам, дурея от удовольствия. Одинокая старушка, счастливо улыбаясь, что кому–то сгодились её напитки, уже тащила на стол снедь: отварного цыплёнка, зелёный лук, малосольные огурцы, тарелку со свежим липовым мёдом, искрящимся золотистыми сотами.

Наталья Павловна — так звали гостеприимную восьмидесятилетнюю хозяйку, и так назвал я потом свой очерк, потеряла в войну двух сыновей–офицеров. Старшего — артиллериста. Младшего — танкиста. Наталья Павловна держала пасеку. С молодых лет вместе с покойным мужем трудилась пчеловодом. В колхоз работящие супруги не вступили, работали единолично и потому перед войной у них скопились немалые сбережения.

— А как погибли мои сыночки, отнесла я все денежки в райисполком и отдала, чтобы купили на них самолёт и отомстили проклятым фашистам, — рассказала мне Наталья Павловна.

— И самолёт купили?

— А как же? Меня даже на фронт возили и тот самолёт мне показывали, — спокойно и просто ответила Наталья Павловна.

Из блеклых глаз по сухому лицу не бежали слезинки. Давно их выплакала безутешная мать.

— Совхоз, гляжу, не помогает вам. Вы столько сделали для победы, ваши сыновья отдали за неё молодые жизни, а крыша прохудилась, и забор повалился, — окинул я удручённым взглядом убогую избу щедрой женщины, пославшей сыновей дорогих на великую битву с жестоким врагом.

— Ты бы, родимый, там, в собесе, узнал, почему мне пенсию не платят за сыночков, на войне лютой убиенных… За Расею — матушку нашу головушки сложивших… Мне, думаешь, деньги за сыночков нужны? Пошто мне они теперь, деньги–то? Мне, чтобы память о сыночках была, чтобы в собесе о них вспомнили…

Я стоял перед бабушкой, низко опустив голову от стыда за бездушие к ней районных властей, сжимая кулаки от ненависти к хамствующим чиновникам–бюрократам. Я был готов рвать и метать, высекать искры, растерзать в клочья жирующего за казённый счёт директора совхоза «Таёжный» Остапенко. Смешать с дерьмом военкоматовских и райисполкомовских чинуш, затоптавших в грязь драгоценный алмаз — великодушную женщину–патриотку. Хорошо зная жлобскую породу аристократов от партсовдепии, я не мог ошибиться в своём мнении об этих зажравшихся, холёных мордах. Сдалась им какая–то бабка из глухой деревушки!

По приезду в город Арсеньев, где я работал корреспондентом в газете «Восход», я навёл справки о Наталье Павловне. Действительно в годы войны она сделала значительный денежный вклад в постройку самолёта–штурмовика «ИЛ‑2», принимала участие в передаче его лётному экипажу.

Очерк «Наталья Павловна» наделал много шума. И пенсию за погибших сыновей матери начислили. И крыльцо починили, и крышу перекрыли. Жаль, что лишь после ощутимого пинка через газету засуетились крысы канцелярские. Изобразили внимание к престарелой женщине, прикрыли свои задницы перед вышестоящими начальниками, такими же самодовольными харями.

Так что, уважаемые коллеги–журналисты и господа борзописцы–бумагомаратели: душа человека — закрытая книга, доступная не всем. Если сможешь, открой её и прочти. Много, очень много таких человеческих книг–душ остались не раскрытыми и не прочитанными. Я не стану дожидаться, когда кто–то возьмёт с жизненной полки мою книгу–душу, в которой будет недоставать многих пожелтевших от времени страниц–дней. Я сам раскрываю её перед вами, дорогие читатели, и не судите меня строго, если в моей книге–душе не всё гладко и убористо. Однако, сегодня пора её закрывать.

Сгущаются сумерки. На реке скоро станет трудно что–либо различить. Вдали мерцают огни большого населённого пункта. Должно быть, это Кривошеино. Там, в домах и квартирах светятся экраны телевизоров. Уставшие за день люди ужинают, готовятся ко сну. Пора и мне подумать о ночлеге в палатке, в кромешной темноте среди прибрежных кустов.

Жизнь — река.

«Плыть по течению» почему–то принято считать недостойной чертой характера. Под этими словами подразумевают безвольность, бездеятельность, нежелание идти наперекор, противостоять или противиться, отказ от борьбы, неверие в свои силы, отсутствие собственного мнения и определённой цели.

Впервые в жизни я сам в прямом смысле плыву по течению. За три недели далеко не безопасного плавания испытал немало трудностей и опасных приключений. С полным правом позволю себе иронично улыбнуться, снисходительно усмехнуться в адрес тех, кто, понятия не имея о самосплаве, употребляет в своём лексиконе выражение «плыть по течению».