Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

— А что? — подозрительно переспросила Тарновская.

— Татьяна Сергеевна, вопросы задаю я, — сказал Герасимов.

— С Зиной нас связывает общая жизнь — мы с ней соседи по дому — и общая вера.

— Какая вера? — не понял Герасимов. — Вера во что?

— Как во что? — возмутилась она. — В бога, естественно!.. Я ей — крестная мать: крестила в церкви Кулича и Пасхи.

Ко всему был готов Герасимов, но и его поразил наивный пафос, с которым она говорила ему о своей вере: полноте, какая там вера в бога у этой женщины с университетским образованием?

— И давно крестили? — полюбопытствовал он.

— В прошлом году.

— А как вы отнесетесь к такому факту, Татьяна Сергеевна, что следствие располагает показаниями Зинаиды Бубновой и Николая Симакова, в которых они признают себя виновными в том, что по вашему предложению занимались контрабандной деятельностью? Бубнова уговорила Симакова, а Симаков переправил тайно через границу переданные вами две иконы и три картины русских художников. Признаете вы себя виновной в этих противоправных действиях?

Тарновская колебалась — это было видно по тому, как непроизвольно задвигались пальцы ее рук, она словно перетирала что-то в щепотке, словно пробовала на ощупь. Потом сказала:

— Да, признаю. Это были малозначительные иконы и две картины второстепенных художников — я даже не знаю имен авторов этих картин!

— Вы же обещали, что будете отвечать под тяжестью улик, Татьяна Сергеевна! — упрекнул он ее. — Что ж вы говорите неправду? Иконы и картины были ценными произведениями искусства. Иначе какой был смысл переправлять их через границу Александру Баламбесу, с которым у вас зарегистрирован брак, правда на незаконных основаниях, с нарушением установленных сроков, но это иной вопрос. Так вот, вы переправили с помощью Бубновой и Симакова иконы и картины Баламбесу, а он вам вернул их стоимость в виде вещей — в свой очередной приезд в нашу страну. Так было дело?

Было видно, как наморщился у нее лоб — Тарновская лихорадочно соображала, что ответить. Герасимов не дал ей времени на обдумывание, продолжил:

— И картины вы отправили очень ценные, небольшие по размеру, но очень ценные, например женский портрет кисти Павла Федотова. Итак, задаю вопрос: осуществляли ли вы отправку этих картин и икон контрабандным путем?

— Да, — сказала она и тут же торопливо добавила: — Да, я виновата, но хочу добровольно выдать ценности, которые должны были уйти за границу. Я хочу загладить свою вину, возместить ущерб.

— Что представляют собой эти ценности, которые вы хотите добровольно выдать?

— Это все, что у меня в списке было указано: картины Клевера, Галактионова, фарфоровые бюсты... Это не мои вещи, принадлежат не мне, но назвать, кому они принадлежат, я не могу по морально-этическим соображениям!

Многое уже знал об этой женщине Герасимов, но снова и снова удивлялся той смеси лицемерия, лжи и наивной веры в чистоту собственных побуждений, которая прорывалась в ее голосе.

— Какие тут морально-этические соображения, Татьяна Сергеевна? Вы оцените ситуацию: под вашим руководством совершена контрабанда ценных произведений искусства. При обыске у вас на квартире обнаружены большие ценности — картины, иконы, дорогие вещи. Приобрести все это законным путем, нигде не работая и не получая ниоткуда наследства, вы не могли. Следовательно, эти большие ценности приобретены вами незаконно. А ценности — очень большие, как бывший юрист вы прекрасно знаете, что отвечать за это придется именно вам. Если не укажете сообщников, то главная тяжесть ляжет на вас. Вы взвесьте, что ждет вас и что — тех лиц, которых вы укрываете.

— Напугать хотите? — недобро усмехнулась женщина.

— Зачем же? Вы не сомневайтесь, мы проверяем все источники поступления к вам ценностей, и картина вырисовывается крайне удручающая для вас, Татьяна Сергеевна. И зря вы думаете, что хочу оказать на вас психологическое давление, нагнетаю обстановку. Вовсе нет. Объективно получается такая картина: контрабанда произведений изобразительного искусства в крупных размерах. А это расценивается по Уголовному кодексу как государственное преступление. И ссылка на неизвестных благодетелей не поможет — наказание может быть суровым. Тут вам никакие крупные специалисты в области изобразительного искусства не помогут!..

Последнюю фразу Герасимов сказал так, на всякий случай, хотя имел в виду Клобукова: а вдруг Тарновская на самом деле рассчитывает на чью-то помощь извне? Но именно эта фраза произвела на женщину необычное действие: лицо ее побледнело, зрачки расширились, она словно не видела Герасимова, смотрела сквозь него. Но потом взяла себя в руки и произнесла твердо:

— Я хочу подумать, перед тем как дать ответ! Прошу прекратить допрос.

— Пожалуйста, — согласился Герасимов.

«Так, теперь мне уже ясно: все предали, все валят на меня, я одна отвечаю!.. Ну Зинка — о ней что говорить, что спрашивать, Зинка — продажная тварь. На эту рассчитывать не приходилось... Людка Проматорова — тут мое дело плохо, она меня заложит с потрохами: как ни крути, а двадцать пять тысяч они на меня навесят, это точно. И насчет Витюни следователь тонко намекнул: не поможет, мол. И не поможет, точно! Пыль в глаза пустить он может: «разрешите», «простите», «благодарю вас», ручку поцеловать... А сам — бульдог и хамло!.. Ему говоришь «больно», а он знай ломит тебя всю... Ой, ну какое это имеет отношение — все они такие!.. Или это моя доля — только такие попадались... Что уж там хитрить — «попадались»!.. Сама выбирала, не они меня — я их. И всегда цену себе знала, своим умом жила...

Вот и дожила: в тридцать два года сесть на казенные харчи... Ужас, ужас!.. «Вышку» не дадут, нет — за это не дают! А десять лет могут дать очень просто. Конечно, если вести себя хорошо: добропорядочное поведение, честный труд на благо — за это скостят немного. Но все равно, когда выйду — пятый десяток пойдет — кому я буду нужна такая? Жизнь — коту под хвост!.. А другие — легким испугом отделаются... Витя найдет себе молоденькую, начнет просвещать по искусству и развращать искусно — это он умеет, на это он мастер! «Благодарю тебя, родная!..» Ух, ненавижу!

Вру, вру, все вру, все вру, вру!.. Витя — моя главная опора, мое спасение! Витя не отступится, только ему надо дать знать о себе! Но как? Господи, что делать, что делать? Хоть лбом об стенку — нет выхода, нет выхода!

Ну, нет, я в такую игру не