Uncharted: Четвёртый лабиринт - Кристофер Голден

продолжал плыть, уже понимая, что у него не останется иного выбора, кроме как повернуть назад. Свободной рукой он шарил над головой в надежде нащупать воздушный карман, где можно было бы сделать хоть глоток воздуха, но между водой и камнем не было ни сантиметра пустоты.

Дрейк проклял тяжесть своих ботинок, жалея, что не рискнул их снять. Они замедлили его, и теперь казались тяжелее, чем когда-либо. Он подумал, не станут ли они причиной его гибели, сможет ли он вообще вернуться, даже если повернёт обратно прямо сейчас. Хотя мысли стали заторможенными, он пытался прикинуть, как далеко он заплыл и на каком расстоянии от выхода может быть пещера с разрушенными святилищами, но понимал, что даже гадать об этом глупо. Любая догадка будет не более чем догадкой.

Давление в голове нарастало, грудь сжимало от нехватки воздуха, и вдруг он понял, что заплыл слишком далеко, что поворачивать назад уже не вариант. Его единственный шанс — только вперёд.

Как только эта мысль посетила его, он снова увидел впереди свет. Это могли быть очередные разломы, но на этот раз, выключив фонарь, он понял, что свечение, манившее его вперёд, исходило не снизу, а сверху. Отчаянно нуждаясь в воздухе, он проплыл ещё десять футов, потом пятнадцать, и наконец двадцать пять. Больше он терпеть не мог.

С горящей грудью и кричащим от боли разумом он рванулся к поверхности и вынырнул с хриплым вздохом в гораздо более узкую пещеру, шириной, может, футов восемь или девять. Лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь расщелину ярдах в двадцати впереди, а за ней виднелся клочок тёмно-синего неба.

Его лицо расплылось в ухмылке.

А затем он осознал, что ему придётся плыть обратно, сообщить об этом Джаде и остальным, а потом провести их через подводный тоннель. От одной только мысли об этом у него заболели лёгкие. Но они обязательно выберутся, а это означало, что можно будет начать настоящие поиски. Он найдёт Салли, и вместе они раскроют миру тайны людей в капюшонах, чтобы эти ублюдки-убийцы больше ни до кого не добрались. Он подумал о росписях в китайском святилище, об адских картинах мучений в Диюе, и почувствовал себя более решительным, чем когда-либо.

Дрейк прижался к стене, переводя дух перед обратным заплывом.

На этот раз он снимет ботинки.

И тут Нейт невольно задался вопросом: а будет ли их до сих пор ждать таксист, когда они наконец выберутся наверх, в деревню Акротири?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Турбулентность вырвала Дрейка из тревожного сна. Ему снилось, что он стоял под дождём на похоронах Салли, и был единственным, у кого не было чёрного зонта. В море лиц, которое он разглядел сквозь пелену сна и дождя, было немало сомнительных личностей, с которыми он и Салли сталкивались за эти годы. Воры и головорезы, контрабандисты и продажные политики — все они собрались, чтобы отдать дань уважения покойному. У могилы стояла Джада; её пурпурная чёлка теперь была кроваво-багрового цвета, а священником, стоявшим во главе собравшихся и положившим руку на гроб, оказался Лука Хзуяк.

Священник посмотрел на него, абсолютно сухой под своим огромным чёрным зонтом.

— Когда имеешь дело со змеями, приходится учиться шипеть, — произнёс Лука-священник, и его голос шёпотом отозвался в ухе Дрейка. — Но это не значит, что нужно становиться одной из них.

Затем он рассмеялся, и все скорбящие засмеялись вместе с ним. Их голоса слились в шелест дождя, барабанящего по зонтам. Дрейку, промокшему до нитки, было не до смеха. Эту фразу про змей Салли сказал ему десять лет назад, тем утром, когда они заплатили капитану судна в Вальпараисо, чтобы тот доставил их вместе с грузом домой, в Штаты. У того капитана на борту был огромный тайник с наркотиками, тоже направлявшимися в США, и Дрейка пришлось уговаривать не выбрасывать их за борт. Салли напомнил ему, что если они не хотят, чтобы капитан лез в их дела, то и им не следует лезть в его.

Когда он очнулся ото сна, то обнаружил, что на него смотрит Тир Хенриксен.

Дрейк сел и, ещё не проснувшись, потянулся к пистолету.

Хенриксен вяло кивнул.

— Всё в порядке, мистер Дрейк. Ваше оружие на месте и всё ещё заряжено.

Рука Нейта сомкнулась на рукояти пистолета, но он не стал вытаскивать его из-за пояса. Гортанный гул двигателей заставил его моргнуть, и, лишь оглядевшись, он вспомнил, что они в самолёте, зафрахтованном Хенриксеном для перелёта из Греции в Китай. За овальным иллюминатором рядом с бизнесменом небо было тёмным. Он не знал, как долго они летели и как долго он спал, но ночь всё ещё продолжалась.

Самолёт, который зафрахтовал Хенриксен, был из тех, в которых Дрейку редко доводилось бывать: частный джет с двенадцатью пассажирскими креслами в центральном салоне и деловым кабинетом в хвосте, оборудованным узким столом для переговоров. Когда Дрейк заснул, Хенриксен, Оливия и Корелли находились в том самом кабинете, и ему стало не по себе оттого, что он проснулся под пристальным взглядом этого человека, изучавшего его, словно какое-то экзотическое животное.

— Вы крепко спали, — произнёс Хенриксен. — И храпели.

— Отвали, приятель. Ты меня пугаешь.

Почувствовав что-то липкое на подбородке, Дрейк вытер рот и понял, что спал так крепко, что у него даже потекла слюна. Хенриксену же хватило такта не упоминать об этом.

— Кажется, я устал больше, чем думал, — пробормотал Дрейк.

Хенриксен откинулся на спинку кресла.

— Мы все устали. Я и сам вздремнул несколько часов. Джада всё ещё спит.

Дрейк вытянул шею, чтобы заглянуть дальше по проходу, и увидел её. Она растянулась в своём широком, полностью откинутом кресле, укрытая пледом. Девушка выглядела умиротворённой, и Дрейк был за неё рад. В последнее время покой давался Джаде нелегко. Лишь сон дарил ей короткую передышку от горя, страхов и напряжения последних дней. Оливии и Корелли нигде не было видно, из чего он заключил, что они всё ещё в заднем салоне. Удалось ли им поспать, он не знал. Да и не то чтобы его сильно заботило их самочувствие.

— Сколько ещё лететь? — поинтересовался Дрейк, выпрямляясь в кресле.

Он уснул так быстро, что даже не потрудился полностью откинуть спинку, и теперь у него ныла спина оттого, что он так долго сидел ссутулившись.

— Ещё несколько часов, — ответил Хенриксен.

Когда он пошевелился в кресле, то поморщился, и Дрейк понял, что ножевая