Евгений Коковин - Морская школа

– Дядя Григорий, – начал Костя, – у вас еще долго Илько будет жить?

Григорий облизал ложку и повернулся к нам:

– А это дело его. Я его не гоню и держать не держу.

– Ему бы учиться нужно.

– Хоть учиться, хоть жениться, – по-доброму рас­смеялся Григорий. – У него своя голова, и смекалис­тая. Учиться ему, само собой, след бы… Ты как дума­ешь, Илько?

Илько застенчиво улыбнулся:

– Сначала бы в тундру…

– Видишь вот, в тундру. А как туда попасть? Хо­рошо бы нынче пароходом. Да кто тебя возьмет.

– А мы поговорим с одним знакомым дяденькой в городе, – сказал Костя. – Может быть, и отправят.

– Что же, пусть едет. – Григорий положил ложку и почему-то начал старательно тереть пальцами бровь. Голос его как будто дрогнул: – У меня ему, конечно, тоже было неплохо… как у батьки… Тоскливо, может, только в лесу, без народу… А так, что же, пускай едет. Родная земля все-таки к себе тянет…

Я чувствовал, что Григорий хотя так и говорит, но ему тяжело будет расставаться с Илько. За восемь ме­сяцев, которые прожил у него Илько, одинокий лесник привык к маленькому ненцу и полюбил его. Кто знает, может быть, чтобы хоть еще на некоторое время оття­нуть отъезд Илько, Григорий пока не рассказывал ему о больших событиях, происшедших в Архангельске. Впрочем, лесник и сам многого не знал. С тех пор как белогвардейский генерал Миллер удрал за границу, лесник всего один раз был в Архангельске. Там ему сказали, что он должен по-прежнему охранять леса и что к нему скоро приедут представители губисполкома.

Григорий сообщил нам, что в ближайшие дни при­едет вместе с Илько в Соломбалу. А мы должны похло­потать об отправке мальчика домой.

Прощаясь, Костя сказал Илько:

– Ты нам хотел свои рисунки показать. Где они?

Илько покраснел от смущения, но все-таки достал с полки тетрадь и подал Косте.

Рисунки в тетради были карандашные и акварель­ные: бескрайняя заснеженная тундра, освещенная полу­ночным солнцем, оленьи упряжки в стремительном бе­ге, чумы, река с высоким берегом, пароходы.

– Вот на этом пароходе меня инглиши привезли в Архангельск, – сказал тихо Илько, показывая на один из рисунков. – Хороший пароход, сильный… «Влади­мир» называется. А вот дядя Матвеев, хороший Мат­веев…

Мы рассматривали рисунки и удивлялись: оказыва­ется, Илько был искусный художник. Его рисунки жи­ли на бумаге. Ему можно было только позавидовать.

Илько вышел нас провожать. Показав на домик лес­ника, он восхищенно сказал:

– Приезжайте! У Григория хороший, теплый чум.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ИЛЬКО В СОЛОМБАЛЕ

– Фамилия? Имя?

– Чижов Константин.

Пожилой делопроизводитель в очках сидит за столом и перелистывает страницы списков. Мы стоим пе­ред ним и почтительно наблюдаем, как порхают над столом белые листы с фиолетовым бисером машинопис­ных букв. Где-то тут, на этих листах, напечатаны и на­ши фамилии.

Делопроизводитель сердится – он не может разы­скать фамилию Кости. Он перевертывает весь список и снова начинает водить пальцем по столбикам фами­лий. Наконец, отчаявшись, он поднимает голову, снима­ет очки и утомленными красными глазами уставляется на Костю:

– Никакого Журавлева нет.

– Чижов, – смущенно поправляет Костя и, осме­лев, добавляет: – Журавлева и не нужно, а Чижов должен быть. На судомеханическое отделение сам по­давал заявление.

– Ну вот, здравствуйте… – разводит руками дело­производитель и снова надевает очки. – Что же ты свою фамилию путаешь? А еще на судомеханическое отделение! Все ведь так перепутаешь! Капитан тебе звякнет «полный вперед», а ты ему дашь «полный на­зад». Нельзя путать!

– Это вы сами перепутали Чижов должен быть.

Делопроизводитель листает, ведет пальцем по стра­ницам сверху вниз и вдруг говорит

– Вот! Чижов. Есть, да только… нет… В приеме отказано.

Мы стоим и не верим своим ушам.

Косте Чижову отказано в приеме в морскую школу! Нет, тут какая-то ошибка.

– П-почему? – Костя даже начинает заикаться от волнения, лицо его густо краснеет от такой неожидан­ности. – Вы посмотрите лучше… Чижов моя фамилия…

– Чего же еще лучше? Чижов, правильно. В при­еме отказать! Все ясно написано. А твоя как фамилия?

– Красов Дмитрий, – отвечаю я испуганно.

– Красов… так, значит… – делопроизводитель во­дит пальцем по листам. – Красов… Красов… Красов… Вот Красов! В при-е-ме отка-зать!

Руки мои трясутся, и я не могу произнести ни еди­ного слова, а к глазам подступают слезы.

Морская школа! Как много мы о ней разговаривали, долго мечтали, терпеливо ждали! Мы никогда даже не думали, что нас могут не принять.

– Почему? – снопа спросил Костя, оправившись от волнения.

– Почему? – повторил я дрожащим голосом.

– Об этом начальника школы нужно спросить, – ласково ответил делопроизводитель, видя, что мы в крайней растерянности. – Вы сходите сами к нему, не бойтесь. Сейчас, как выйдете в коридор, налево – первая дверь. Он вам все объяснит.

– Пойдем к начальнику! – решительно заявил Костя. – Чего бояться!

Перед дверью кабинета начальника школы мы по­стояли с минуту в нерешительности. Потом Костя на­брался духу, постучал и приотворил дверь:

– Разрешите войти!

Начальник школы стоял у шкафа и перебирал кни­ги. Он был в морском кителе, но совсем не походил на моряка. Сутуловатый, худенький, начальник школы во­обще не был похож на начальника.

– Что скажете, друзья?

Захлопнув дверцу шкафа, шагнул к нам навстречу.

Костя, видимо, решил действовать напрямик:

– Товарищ Ленин сказал, что все ребята будут учиться на кого они захотят. А нас почему-то не при­няли…

Начальник не без удивления, но весело посмотрел на Костю:

– Не приняли? Почему же не приняли?

– Не знаю. Там написано – «отказать».

– И ты считаешь, что неправильно написано?

Костя пожал плечами «Кто знает!»

– Давай разберемся, кто нарушает указание Вла­димира Ильича. Тебе сколько лет?

– Двенадцать – тринадцатый.

– Двенадцать? А ведь это, дружок, маловато для морской школы.

– Мне тринадцать скоро исполнится, до первого сентября.

– И тринадцать маловато. У нас прием с четырна­дцати лет.

– Но ведь товарищ Ленин…

Начальник школы положил руку на плечо Кости:

– Вот именно, Владимир Ильич и Советская власть не разрешают работать детям, не достигшим четырна­дцати лет. А у нас учащиеся будут ежедневно прохо­дить практику в учебной мастерской. По четыре часа. Теперь понятно, почему вас не приняли?

Нахмурившись, Костя молчал. Ничего не подела­ешь, если такое указание дал Ленин.

– На будущий год мы вас обязательно примем, – сказал, улыбаясь, начальник школы. – В первую оче­редь примем, раз у вас такое желание!