Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов

– Для пани Стеллы я достал бы не только коньячные звездочки, но и звезды с неба… И это, прошу верить, не преувеличение. Целую ручку моей любимой пани. До вечера…

И все же интуиция не подвела пана Модеста. Пани Стелла встретила его в вестибюле, устланном большими пушистыми коврами, протянула для поцелуя руку с перламутровыми ногтями и предупредила:

– У нас сегодня важный гость – герр Отто Менцель. Надеюсь, вы понимаете… – Многозначительно посмотрела на Модеста и погладила его по щеке мягкой ладонью. – Мой любимый, вы сегодня пофлиртуете с панной Ядзей? Хорошо? Договорились?

Пан Модест отвел глаза. Все ясно: пани Стелла опять пренебрегла им… Не следует ли притвориться, что тебе это, скажем, несколько неприятно? Хотя бы из элементарного приличия. Может быть, даже запротестовать? Нет, не стоит – они ведь прекрасно понимают друг друга.

Пан Модест ограничился тем, что изобразил на лице недовольство. Пани Стелла на секунду прижалась к нему.

– Не печальтесь, мой любимый, мы же старые друзья…

Модест склонился к ее руке, чтобы скрыть предательскую улыбку. Кто сказал, что он удручен? Панна Ядзя – это же мечта! Счастье само лезет ему в руки. Он давно уже приметил эту молодую, красивую блондинку. Многолетний опыт подсказывал Сливинскому: в девушке что-то есть! Это чувствовалось по тому, как умело она вела себя с мужчинами – внешне сдержанно, но с вызовом, всячески распаляя их. Пан Модест однажды сам испытал на себе силу ее бесстыдного взора. Как-то, танцуя, он нежно прижал к себе панну Ядзю и получил в ответ такую улыбку, что даже у него зашлось сердце. Но ведь тогда между ними стояла пани Стелла. А сегодня!.. Модест Сливинский даже порозовел от удовольствия. Видит бог, он не хотел этого! Сама пани Стелла толкает его в объятия панны Ядзи.

В гостиной пани Стелла представила Сливинского гостям. Штандартенфюрер СС Отто Менцель сидел в глубоком кресле. Он небрежно кивнул пану Модесту. Второй гость, мужчина лет тридцати, высокий, худощавый, с умными, проницательными глазами, поднялся и подал руку.

– Гауптштурмфюрер Харнак, – отрекомендовала его пани Стелла.

Оба гостя были в штатском. Отто Менцель поначалу разочаровал Модеста Сливинского: в городе ходили легенды о жестокости шефа гестапо. А он увидел толстопузого коротышку с обвислыми красными щеками и тусклым взглядом. Ей-богу, попадись на улице такой, подумал бы: замороченный отец большого семейства, которого жена пилит за лишнюю стопку, за недостаток средств.

Пани Стелла подсела к Менцелю. Тот едва приподнялся в кресле, улыбнулся, шевельнул щеками. Что ни говори, а Стелла была восхитительна. В золотистом платье, подчеркивавшем ее высокий бюст, с нежными белыми руками, украшенными браслетами, она похожа была на статую работы античного мастера. Глядя, как игриво наклонилась она к гестаповцу, приблизив к его мясистым губам свое розовое ушко, как коснулась его руки с толстыми, словно обрубленными, пальцами, Сливинский на секунду почувствовал ревность. Но тут же одернул себя и оглянулся, отыскивая Ядзю.

Девушка сидела в углу, разглядывая журналы. Пан Модест подошел к ней. Ядзя подняла на него зеленые глаза. Смотрела долго, с вызовом, кокетливо надув губки.

– Почему же вы так долго не шли? – сказала с упреком. – Заставили меня скучать…

Шаловливо ударив пана Модеста журналом по руке, заложила ногу на ногу так высоко, что стали видны круглые колени.

“Святая дева Мария! – взмолился в душе Модест Сливинский. – Да за такие колени не то что душу – даже тело стоит всучить дьяволу, и то будет не такая уж дорогая плата!”

– Панна желает коньяк или вино? – спросил он у девушки.

– Любопытно, что это за бутылки? – указала пани Ядзя на столик с колесиками, который горничная вкатила в гостиную.

– Кажется, французский мартель… – Сливинский сделал вид, что не узнает принесенные им бутылки (такие вещи не разглашаются). – А впрочем, попробуем…

Он сделал знак горничной подать всем коньяк. Выпрямился, высоко держа рюмку.

– Уважаемые господа! – сказал громко, стараясь придать словам оттенок искренности. – Я предлагаю осушить эти бокалы, – искоса следил за выражением лица Менделя, – за здоровье того, кому мы, украинцы, обязаны нашей свободой. За фюрера!

Харнак подскочил с вытянутой рукой.

– Хайль Гитлер!

– Хайль!.. – Менцель едва поднял над креслом толстые короткие пальцы. – Мне нравится ваш тост, пан Сливинский. Так должен думать каждый украинец, – он поднял брови, отчего кожа собралась морщинками не только на лице, но и на лысом шишковатом черепе, – и мы добьемся этого. Всех, кто не с нами, – Менцель сжал свои короткие пальцы в кулак, поднял его, черный, волосатый, – мы уничтожим!

Модест Сливинский как загипнотизированный смотрел на этот кулак. Он казался ему символом немецкого могущества. Вот таким же бронированным кулаком раздавили они Францию, Бельгию, а сейчас уничтожают большевиков в приволжских степях. Да, это сила, и на нее следует рассчитывать.

Усевшись на краешек стула, пан Модест сказал неожиданным для себя тонким голосом:

– Пан Менцель может быть уверен в лояльности широких кругов украинской общественности. Немецкая армия принесла нам освобождение!..

Штандартенфюрер сощурил глаза, лицо его вдруг вытянулось. Шевельнул скулами, словно жуя, и жестко напомнил:

– Немцы не такие глупцы, чтобы проливать кровь за ваше освобождение. Солдаты фюрера завоевывают жизненный простор для своей нации! Мы знаем, кое-кто из вас еще рассчитывает на какую-то собственную державу. Глупости! – рубанул кулаком в воздухе. – Да, глупости! Украинские земли навеки станут немецкими, на них останутся лишь те, кто верно будет нам служить!

На несколько секунд Отто Менцель вновь нырнул в кресло. Пани Стелла подала ему полный бокал. Высосал, почти не разомкнув мясистых губ, снова сверкнул глазом на Сливинского.

– Это говорю не я, – промолвил вдруг подозрительно мягко. – Это сказал наш фюрер, а он умеет держать слово!

– Да, фюрер – железный человек, – согласился пан Модест, невольно вспоминая обещание Гитлера об украинском правительстве. – Как сказал, так и будет.

– Давайте лучше оставим политику, – вмешался Харнак. – Ко всем чертям и Украину, и Францию, и Польшу – ведь рядом такие женщины!..

Гауптштурмфюрср немного опьянел. Он пересел па подлокотник кресла своей дамы – дородной панны Стефы, обнял ее за плечи, начал что-то нашептывать. Та жеманно округляла глаза, громко смеялась.

– Прошу вас к ужину, – поднялась пани Стелла. Стол сверкал хрусталем и серебром.

– Простите за меню – не те времена… – лицемерно вздохнула хозяйка дома, явно напрашиваясь на комплименты: на столе, покрытом белоснежной скатертью, было много такого, что и в мирное время считалось редкими деликатесами.