Николай Коротеев - Циклон над Сарыджаз

Подсвеченный огнем костра, взъяренный, обросший верзила с занесенным дрыном был страховиден: сверкали белки его вытаращенных глаз.

— Еду давай!

Я тоже взялся за палку, прикидывая шансы на быстрый успех схватки. Мне нужен был только успех, решительный успех, чтоб остальные не успели выступить на стороне верзилы.

— Ну! — и старшой шагнул ко мне.

Пришла пора ответить, но только словом!

— Шакал ты вонючий, не человек!

Правой рукой я поднял палку над головой, чтоб отразить удар, левой — выхватил из костра полуобгоревший сук. Шепнул Хабардину:

— Вася, прикрой… — и поднялся.

Плечистый казах ринулся на меня.

Палкой в правой руке я отбил удар. А левой — с маху, движением всего корпуса врезал горящим концом полена меж глаз распалившемуся старшому. И снова занял выжидающую позицию.

Заверещав, верзила завалился навзничь.

— Ну! Кто ещё? — гаркнул я.

Двое, что с опозданием выхватили поленья, бросили их обратно в огонь. Сели как ни в чем не бывало.

Женщина с голубыми глазами сказала вдруг:

— Они лошадь нашу съели.

— Правильно сделали! Нечего одним шастать по пустыне! — зло ответил я. Что оставалось делать?

Вася стал поправлять взятым поленом развалившийся костер. Было слышно, как шуршали сучья и звенели сгребаемые угли. Глухо ныл побитый верзила.

Чтоб разрядить обстановку, я достал из вещмешка еще две банки консервов и поставил разогревать: следовало накормить и тех, кому не досталось ни куска. А себе дал слово — непременно передать в руки милиции всю шайку, хотя такое совсем не входило в наши планы и затягивало поиски Аргынбаевых.

Когда пятеро дезертиров насытились, я сказал Васе:

— Пойди и возьми халат у верзилы. Женщины совсем замерзают. Я думаю, возражать никто не станет.

Удовлетворенно порыгивая, мужчины молчали.

— Вот видишь, — заметил я. — Все согласны. И шинель, и теплый халат — многовато на одного.

Хабардин прошел к бывшему старшому, прилегшему в стороне от всех. Тот, ропща, стянул халат, но не сопротивлялся. Вася укрыл халатом плечи прижавшихся друг к дружке женщин. Они словно не заметили этого.

Большего для них мы сделать не могли.

Мы спали с Васей по очереди, опасаясь внезапного нападения.

К утру пошел снег, немного потеплело. Стих ветер. Небо, затянутое низкими тучами, было беспросветно, тоскливо.

Оклемался после дурацкого бунта старшой. Глаза его заплыли под натеками крови, он был будто в огромных, в пол-лица густо-фиолетовых очках. Что ж, с волками жить — по-волчьи выть, по-волчьи грызться. И страдать по-звериному — в одиночку.

Весь день прошел в ленивых разговорах — куда двигаться, да и зачем. Определенной цели ни у кого не имелось. Из вскользь брошенных слов стало известно: большинство парней дезертировали из Тасаральской рабочей дивизии, жаловались на самодура начальника, а жили до войны в Караганде и окрестностях.

— В те места и надо подаваться. Там родня… — заметил я парням. Видимо, так думало большинство, считая, мол, дома и солома едома. Оставалось решить, где переправиться через реку Чу. В низовьях находился мост, по которому шла дорога на Гуляевку. Однако переходить по нему гуртом — обратить на себя внимание, а в одиночку боялись. Кто-то заметил, что есть ещё паром выше по течению. На нем и скопом не так страшно.

Ночью пошли в сторону парома. Бывшего старшого вел поводырь. Когда увидели черную, в белых заберегах Чу, поняли — рухнула надежда. Паром сорвало и унесло. Наверное, лед намерз на нем, и трос не выдержал тяжести, лопнул.

— Надо ждать, пока станет река, — сказал я. Ко мне уже прислушивались, что вызывало резкий отпор со стороны старшого. Но я делил консервы, хлеб, и остальные считали по праву — власть в моих руках.

— С голоду подохнем, — возразил всё-таки бывший старшой. — Сколько же ждать надо?

— Дня два при таком морозе.

— У тебя целый мешок с консервами?

— Прокормимся… — сам не зная, на что надеясь, бодро ответил я.

Мы ушли от реки в саксауловый лес, забрались в глухую чуроту, развели костер. Женщин уже не прогоняли от огня. Но сколько они ни грелись, ни кутались в халат, душа у них не оттаяла. Они ходили за нами, словно привязанные, и молча, будто немые.

К ночи сильный ветер разогнал тучи. Ударил такой морозище, что мы с Васей продрогли — в валенках, зимних пальто и шапках. От огня было нельзя отойти ни на минуту — перехватывало дыхание.

В чуроту поналетела уйма сорок и галок. Они черными плодами усеяли ветви и, нахохленные, выглядели необычно крупными.

Отходя за дровами, я обратил внимание — они не улетали при приближении. Стоял такой холод, что они не могли подняться, сидели, втянув головы в перья.

Взяв свою палку, словно дубинку, я сбил несколько сорок, свернул им головы и отнес к огню.

— Тьфу, тьфу! — заплевался бывший старшой, узнав, в чём дело, и забормотал по-казахски ругательства.

— Подожди плеваться! — потроша тушки, остановил я его. — И аллах не проклинал эту живность. Чего ж ты с грязными словами лезешь?

Насадив тушки на прут, как на вертел, я принялся жарить их на углях. Последнюю банку консервов прикончили ещё засветло, да и что одна банка на девятерых продрогших? Организм на холоде требовал тепла и тепла, и где его взять, как не из пищи. На белых от жара саксауловых углях птицы жарились быстро. Первую съел сам, подавая пример другим, а за второй руку неожиданно протянула женщина с большими голубыми глазами. Лица другой я так и не видел. Она все эти дни плотно куталась в платок, ела, отвернувшись. Когда же к дичи потянулись мужские руки, я вложил в них увесистую палку:

— Иди, добывай еду сам.

И мужчины пошли и набили много сорок и галок, жарили их, ели, лица стали довольными, языки развязались, хвалили меня за находчивость и смекалку. Я ж готов был жевать хоть дохлятину, лишь бы удержать шайку от похода на мост, где могла стоять охрана, с которой непременно произошла бы стычка. И в чью бы пользу она ни закончилась, нам с Васей подобное приключение не сулило ничего хорошего. Успех дезертиров означал убийство охраны — никто не смог бы их удержать от крови, и кто бы мог поручиться тогда за судьбу женщин в дальнейшем. Одно преступление, влечет за собой другое с неизбежностью закона тяготения. Возьми верх охрана — мы с Хабардиным оказывались бы опять-таки в глупом положении.

Дезертиров требовалось сдать в руки властей, да так, чтобы они и думать не посмели о нашей тайной миссии. Главное, вытащить эту свору, ещё не совершившую много крупных и особо опасных преступлений, на другой берег Чу, где жилье, фермы, зимующие отары, и обезвредить там.