Николай Томан - Разведчики

— Настораживает, — согласился Булавин. — Но пока только настораживает. Делать выводы я не спешу. Нужно будет, однако, заняться этим Гаевым. Раздобудьте мне сегодня же его личное дело в отделе кадров конторы паровозного депо. Нам не мешает познакомиться с ним.

Никандр Филимонович сообщает важные сведения

В тот же день дело Аркадия Илларионовича Гаевого лежало на столе майора Булавина. Евгений Андреевич тщательно прочитал его несколько раз, но ни один пункт заполненной Гаевым анкеты не вызывал у него сомнения. Согласно этим данным, Гаевой родился в 1886 году в Западной Белоруссии, в городе Молодечно. Окончив там же церковноприходскую школу, работал по ремонту пути на железной дороге, затем — слесарем и нарядчиком паровозного депо. В самом начале войны эвакуировался из Молодечно сначала в Великие Луки, а позже — на станцию Воеводино, где поступил расценщиком конторы паровозного депо. Все перечисленные в его послужном списке данные подтверждались справками, достоверность которых не вызывала сомнений.

— Конечно, раздобыть такие справки гитлеровскому шпиону не стоило бы большого труда, — произнес майор Булавин, откладывая в сторону личное дело Гаевого. — Заняв Молодечно в 1941 году, гитлеровцы могли обзавестись такими справками в неограниченном количестве.

— И кто знает, — горячо подхватил Варгин, — может быть, подлинный Гаевой томится где-нибудь на фашистской каторге в Германии или давно уже замучен в одном из концлагерей, а агент фашистской разведки орудует тут у нас, прикрываясь его документами.

— Не исключена и такая возможность, — согласился Булавин. — Однако где доказательства, что это именно так?

— Но ведь эти доказательства можно искать неопределенно долго, — заметил Варгин, — а нам дорога каждая минута.

— Да, нам дорога каждая минута, — повторил Булавин, — и именно поэтому мы обязаны раздобыть эти доказательства возможно скорее. Не знаете ли вы, кто близок с этим Гаевым?

Варгин с сомнением покачал головой:

— Едва ли найдется такой человек. По словам Алехина, Гаевой живет настоящим отшельником. Говорит, будто бы стал таким нелюдимым после смерти жены и детей, погибших от фашистской бомбы.

— Позвольте! — воскликнул майор, вспомнив свой недавний разговор с главным кондуктором. — Никандр Филимонович Сотников, кажется, сможет нам рассказать кое-что о нем.

Булавин торопливо надел шинель и, застегиваясь на ходу, направился к двери.

— Нет, не годится мне идти к нему: он ведь в одном доме с Гаевым живет, — проговорил он, внезапно останавливаясь у порога.

— Но ведь Гаевой сейчас на службе, наверно, — заметил Варгин.

— Все равно не следует мне показываться в их доме.

— Тогда, может быть, послать кого-нибудь?

— Тоже не следует. Говорить с Никандром Филимоновичем нужно мне лично. Мы ведь с ним почти приятели, и разговор у нас будет неофициальный. Вот что, пожалуй: я пойду сейчас на станцию. Недавно прибыл санитарный поезд, и я уверен, что встречу там Сотникова: старик любит поговорить с ранеными, ободрить их, угостить табачком.

С этими словами майор вышел из своего кабинета.

…Постояв немного на перроне, Булавин медленно пошел вдоль санитарного поезда, поглядывая на окна вагонов, в которых виднелись то забинтованные головы раненых, то белые платочки медицинских сестер. На ступеньках одного из вагонов заметил он пожилую женщину — подполковника медицинской службы — и отдал ей честь. Женщина, близоруко щурясь, внимательно посмотрела на Булавина и молча кивнула в ответ, продолжая отыскивать глазами кого-то на станции.

Булавин отвел свой взгляд от врача и, посмотрев вдоль состава, почти тотчас же увидел высокую, худощавую фигуру Никандра Филимоновича, идущего ему навстречу. Он еще издали закивал майору, а поравнявшись, приложил руку к козырьку своей железнодорожной фуражки.

— Прогуливаетесь? — улыбаясь, спросил Булавин и пожал руку главному кондуктору.

— Всякий раз к таким поездам выхожу, — ответил Сотников, всматриваясь в какого-то молодого солдата с забинтованной головой, показавшегося в окне вагона. — Все думается, что, может быть, Васю своего встречу. Всякое ведь случается… Я уже второй раз тут прохожу. Спрашивал у медицинских сестер, нет ли у них старшего сержанта Сотникова, кавалера ордена Славы. Нет, говорят, не слыхали про такого. Значит, слава богу, воюет. А вы, может быть, тоже кого высматриваете?

— Да нет, так просто вышел, — ответил Булавин. — Хотя и у меня близкие люди есть на фронте: жена военным врачом в полевом госпитале работает. Но она на другом участке, далеко отсюда.

— Да, уж вряд ли найдешь теперь человека, у которого никого на фронте не было бы, — вздохнул Никандр Филимонович.

— А не вы ли мне рассказывали, — заметил Булавин, — что сосед ваш, Гаевой, совсем одинокий?

— Может быть, и я, — неохотно ответил Сотников. — Гаевой мне действительно рассказывал, что он в первый же год войны всю свою семью потерял.

— Потому, видно, и нелюдимым таким стал? Никандр Филимонович ответил не сразу. Видимо, ему было неприятно говорить о расценщике.

— Непонятный какой-то он человек, — задумчиво, словно рассуждая вслух, произнес Никандр Филимонович. — Станешь с ним о фронтовых новостях говорить, так он вроде полное равнодушие к ним испытывает. Разве не странно это для человека, вся семья которого от фашистов погибла?

— Да, пожалуй, — согласился Булавин.

— И больше того, товарищ майор, — ненатурально это.

— Не совсем понимаю вас, Никандр Филимонович, — осторожно заметил Булавин (внутренне он похвалил Сотникова за проницательность).

— Похоже, что притворство все это со стороны Гаевого, — пояснил Сотников. — А к чему оно, вам виднее, я полагаю.

«Перестарался, значит, мерзавец, — настороженно слушая Никандра Филимоновича, подумал Булавин о Гаевом. — Роль нейтрального обывателя вздумал играть, да не учел, что не в фашистской Германии находится, а в Советском Союзе, для граждан которого чужд такой нейтралитет…»

— И не одно только это показалось мне подозрительным, товарищ майор, — продолжал Никандр Филимонович. — Хоть и не очень разговорчив этот Гаевой, но о наших железнодорожных делах поговорить не прочь, и кажется мне, что технику транспортную знает он куда лучше, чем мог бы знать ее простой расценщик.

— Что, в серьезных технических проблемах разбирается? — спросил Булавин, все более удивляясь проницательности Сотникова.

— Да нет, о таком разговора между нами не было, — ответил Никандр Филимонович. — Но по всему чувствуется, что в транспортной технике Гаевой вполне сведущ. Вот я и подумал невольно: с чего бы человеку с такими знаниями и, видно, довольно толковому в простых расценщиках состоять? У нас толковым людям дорога широко открыта. Вы взвесьте-ка все это, товарищ майор; может быть, его проверить надо. Время ведь военное…