Анатолий Ромов - Поединок. Выпуск 17

Продвинувшись по-пластунски на метр, Заруба лежал по другую сторону огромного валуна, за которым спрятался Рустямов. Прогремел очередной пистолетный залп — по щеке скользнули, рассекая кожу, каменные осколки.

«Твою мать, — выругался про себя Заруба. — Теперь я за себя не отвечаю».

Он рывком бросил свое тело в воздух, совершил весьма замысловатый пируэт, со всей силой впечатывая толстые сбитые каблуки тяжелых ботинок во что-то мягкое.

— Все… — хрипло раздалось снизу, из полузадушенного, раздавленного тела. — Сда… юсь…

Заруба, не вставая с распластанного Рустямова, принялся шарить по земле. Пистолет, еще сохранивший тепло чужих ладоней, лежал в пожухлой траве. Это была какая-то неизвестная Николаю марка — браунинг не браунинг, зауэр не зауэр… Черт его разберет…

— Где чемодан? — он схватил лежащего за волосы и с силой вдавил его лицо в каменное крошево.

— Подо мной, — с каким-то грудным клекотом и хрипом произнес повар.

Заруба встал на колени и провел рукой под лежавшим. Выдернуть «дипломат» оказалось трудной задачей — он был намертво прижат к земле обмякшим телом.

— Подъем! — скомандовал Заруба, и сам испугался своего голоса, таким он был чужим и страшным.

Однако команда его не произвела на Рустямова абсолютно никакого действия, он лишь вяло пошевелил кистями, схваченными за спиной наручниками.

— Не могу, — невнятно, будто угасая, пробормотал Рустямов. — Спина… Позвоночник…

— Что спина? — не понял Заруба. — Я же стрелял в воздух… — про мощное приземление каблуками вперед он совсем забыл.

Перевернув поверженного на спину, Заруба освободил «дипломат» и откинул крышку — внутри лежали деньги, много денег. Перехваченные банковскими лентами сияли свеженькие десятирублевки. Между пачек перекатывались толстенькие латунные бочонки патронов. Стопками громоздились брошюрки с одним лишь словом на обложке: «ДЖИХАД».

— Джихад? — прочитал вслух Заруба. — Любопытно. Значит, объявили нам «священную войну»? Так, Рустямов?

— Так… — подтвердил бессильно лежавший на земле, вращающий глазами «ходок». — Я готов дать показания…

— А куда ты денешься, — беззлобно, почти равнодушно изрек Заруба, глядя на приближающиеся со стороны кишлака пятнистые фигурки пограничников.

— Мужики, — заорал он, и по ущелью пронеслось многоголосое эхо. — Рация есть? Сообщите первому: сюда нужен следователь и врач. — уже себе под нос недовольно добавил: — Ишь, джихад объявили, бисовы дети. А с Зарубой почему не посоветовались?

— Заруба, стой! Да подожди же ты, черт… Николай, остановись!

Заруба пропустил вперед себя по лестнице процессию — согбенно прошли афганские проводники в сопровождении молодых солдат-пограничников, затем, тоже под конвоем, весь замотанный бинтами, измазанный йодом Рустямов — и дождался щеголеватого, с иголочки одетого майора.

— Чего тебе, Власенков? — спросил, облокотившись на перила, Заруба.

— Ты не забыл, что в шесть играем с горотделом милиции? Учти, мне вместо тебя ставить некого…

— В шесть? — он поднял на майора слезящиеся, готовые тотчас закрыться голубые, цвета майорских погон, глаза.

— В шесть! — охотно подтвердил Власенков. — Так я тебя заявляю?

— Давай присядем на подоконник — ноги не держат… — Они сели. — Повтори, пожалуйста, с кем и когда мы играем. — Заруба с облегчением отвалился к стене.

— Как с кем? — начал было майор, сбиваясь и путаясь, в который раз повторять про полуфинальную встречу местных динамовских команд, но с удивлением обнаружил, что рассказывает все это совершенно впустую — его собеседник спал, по-детски сомкнув губы и простодушно посапывая.

АНТОЛОГИЯ «ПОЕДИНКА»

Владимир Зазубрин

ЩЕПКА

Повесть о Ней и о Ней

На дворе затопали стальные ноги грузовиков. По всему каменному дому дрожь.

На третьем этаже на столе у Срубова звякнули медные крышечки чернильниц. Срубов побледнел. Члены Коллегии и следователь торопливо закурили. Каждый за дымную занавесочку. А глаза в пол.

В подвале отец Василий поднял над головой нагрудный крест.

— Братья и сестры, помолимся в последний час.

Темно-зеленая ряса, живот, расплывшийся книзу, череп лысый, круглый — просвирка заплесневевшая. Стал в угол. С нар, шурша, сползали черные тени. К полу припали со стоном.

В другом углу, синея, хрипел поручик Снежницкий. Короткой петлей из подтяжек его душил прапорщик Скачков. Офицер торопился — боялся, не заметили бы. Повертывался к двери широкой спиной. Голову Снежницкого зажимал между колен. И тянул. Для себя у него был приготовлен острый осколок от бутылки.

А автомобили стучали на дворе. И все в трехэтажном каменном доме знали, что подали их для вывозки трупов.

Жирной, волосатой змеей выгнулась из широкого рукава рука с крестом. Поднимались от пола бледные лица. Мертвые, тухнущие глаза лезли из орбит, слезились. Отчетливо видели крест немногие. Некоторые только узкую, серебряную пластинку. Несколько человек — сверкающую звезду. Остальные — пустоту черную. У священника язык лип к небу, к губам. Губы лиловые, холодные.

— Во имя отца и сына…

На серых стенах серый пот. В углах белые ажурные кружева мерзлоты.

Листьями опавшими шелестели по полу слова молитв. Метались люди. Были они в холодном поту, как и стены. Но дрожали. А стены неподвижны — в них несокрушимая твердость камня.

На коменданте красная фуражка, красные галифе, темно-синяя гимнастерка, коричневая английская портупея через плечо, кривой маузер без кобуры, сверкающие сапоги. У него бритое румяное лицо куклы из окна парикмахерской. Вошел он в кабинет совершенно бесшумно. В дверях вытянулся, застыл.

Срубов чуть приподнял голову.

— Готово?

Комендант ответил коротко, громко, почти крикнул:

— Готово.

И снова замер. Только глаза с колющими точками зрачков, с острым стеклянным блеском были неспокойны.

У Срубова и у других, сидевших в кабинете, глаза такие же — и стеклянные, и сверкающие, и остротревожные.

— Выводите первую пятерку. Я сейчас.

Не торопясь набил трубку. Прощаясь, жал руки и глядел в сторону.

Моргунов не подал руки.

— Я с вами — посмотреть.

Он первый раз в Чека. Срубов помолчал, поморщился. Надел черный полушубок, длинноухую рыжую шапку. В коридоре закурил. Высокий грузный Моргунов в тулупе и папахе сутулился сзади. На потолке огненные волдыри ламп. Срубов потянул шапку за уши. Закрыл лоб и наполовину глаза. Смотрел под ноги. Серые деревянные квадратики паркета. Их нанизали на ниточку и тянули. Они ползли Срубову под ноги, и он сам, не зная для чего, быстро считал: