Андрей Бондаренко - Седое золото

Айна закружилась в каком-то странном танце, полном резких угловатых движений, запела что-то тягучее на родном языке. Порой в песне проскакивали просительные и жалостливые нотки, иногда угадывались угрозы, звучала неприкрытая агрессия.

Удары в бубен становились всё чаще и громче, девушка, обойдя несколько раз вокруг костра, по широкой дуге стала приближаться к Нику.

Вот её тоненькая фигурка полностью заслонила Тени Огня.

Ник видел только её глаза — чёрные, бездонные, необычные.

Айна сделала два шага в сторону: опять перед Ником оказались разноцветные бегущие полосы, переливающиеся нереальными оттенками.

Девушка встала перед Ником и, не прекращая петь, стала раскачиваться из стороны в сторону. Перед его взором замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза — светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды — розовые полосы с сиреневыми прожилками…

Сколько это длилось? Может — час, может — гораздо дольше, Ник уже перестал ориентироваться во времени.

По лицу Айны текли тоненькие ручейки пота, в уголках губ пузырилась пена, лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Её движения всё убыстрялись, бубен гудел уже одной нескончаемой тоскливой нотой. Тени Огня, казалось — вслед за девушкой, заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже совсем по невероятным траекториям.

Ник почувствовал, как по позвоночнику прошла тёплая волна, нестерпимо закололо в солнечном сплетении, голова стала ясной и пустой. Неожиданно для себя он упруго вскочил на ноги и громко запел — на совершенно незнакомом ему языке, мягком и певучем, полном множества звонких согласных. Было легко и невероятно радостно, душа пела и как будто улетала — в блаженную даль…

Стало жарко, Ник перевернулся на другой бок, нетерпеливым движением руки сбросил с плеч укрывающую его кухлянку. Коварный солнечный луч тут же воспользовался этим, лихо заплясал на его лице. Ник чихнул и проснулся.

Солнце стояло в зените, следовательно, было часа три пополудни.

На земле, рядом с его головой, стояла знакомая алюминиевая кружка, наполненная бурой жидкостью. Ник взял кружку в руки, принюхался: пахло имбирём, значит, настой золотого корня, гадость знатная. Хотелось обычной воды, свежей и прохладной.

Ник встал на ноги, огляделся по сторонам. Совсем рядом дремал неуклюжий «багги», около потухшего костра, на куске брезента, спали Айна и Лёха, обнявшись и похрапывая в унисон.

Ник прислушался к ощущениям организма: нигде не болело, не ныло, не потрескивало, не саднило.

Подошёл к прицепу, взял в руки канистру с водой, канистра оказалась подозрительно лёгкой. Отвинтил крышку, заглянул внутрь. А воды-то — меньше литра осталось. Как же так? И что делать дальше? В обозримых окрестностях воды, пригодной для питья, не наблюдалось, только мутные жёлтые лужи, полные гниющей падали.

Подошёл к спящим молодоженам, потряс Сизого за плечо.

Лёха мгновенно открыл глаза, оценил ситуацию, ловко убрал руку Айны со своего плеча, сполз ужом с брезента.

Отошли в сторонку.

— Куда вся вода подевалась? — спросил Ник, демонстративно легко поднимая с земли канистру.

— Так оно это, начальник, — сонно промямлил Сизый. — Мы тут уже трое суток паримся, а тебе нужно было много пить — чтобы кровь остыла. Вот воды и поубавилось.

— Как — трое суток?

— Ну, так до камлания ты сутки с небольшим в трансе пребывал да ещё двое после него продрых.

— Это получается, что я и выпил всю воду? — засмущался Ник.

Лёха руками успокаивающе замахал:

— Да ладно тебе, мы тоже пили, какие претензии.

— Не в претензиях дело. Что дальше делать будем?

— Мы только и ждали, когда ты в норму придёшь… — Сизый продолжал широко зевать. — Айна говорит, надо ехать к той высокой сопке, — рукой на юг показал.

— Там что, вода есть?

— Не знаю, она не говорила. Просто к той сопке, и на этом всё. Сил у неё осталось мало совсем после этого камлания, — жалостливо поглядел в сторону спящей жены, вздохнул тяжело. — Оказывается, трудное это дело — шаманкой быть! Кстати, командир, ты часа два на каком языке песни орал?

Ник только отмахнулся, мол, нашёл время приставать с глупостями.

Через полчаса Айна проснулась. Ник в первый момент её даже не узнал: бледная до синевы, глаза запали глубоко, лицо измождённое, словно год на лесоповале провела. Шатало её из стороны в сторону, того и гляди — упадёт.

— Спасибо вам, Айна! — неуклюже поблагодарил Ник. — Спасли вы меня, умереть не дали.

Девушка только улыбнулась смущённо, непонимающе:

— Это не я. Это боги, командир. Нравишься ты им. Много хорошего ещё сделаешь. Вот они и спасли тебя. Их благодари.

Съели по куску вяленой моржатины. Ник скромный завтрак запил своим отваром из золотого корня, Сизый с Айной сделали по паре глотков воды прямо из канистры.

Заправили в бензобак «багги» горючее, расселись по местам. Автомобиль чихнул пару раз, нехотя завёлся и покатил — в сторону высокой сопки, чья вершина слегка возвышалась над южной частью линии горизонта.

До сопки ехали гораздо дольше, чем планировали. В тундре перспективы обманчивы: визуально кажется, что до нужного объекта километров тридцать, а по факту — все шестьдесят выходит.

Уже вечер наступил, когда они подъехали к подножию сопки.

— Надо спешить, — предупредила Айна. — До заката надо быть на вершине. Иначе не увидим.

Ник не стал спрашивать, что они должны увидеть, забросил винчестер за плечи, взял, под неодобрительным взглядом Сизого, девушку на руки и пошёл вверх по склону. Леха шёл рядом, изображая громким пыхтением жуткую ревность.

Через некоторое время он всё же отобрал у Ника вожделенную ношу и уже до самой вершины не отдал. Потел, сопел, кашлял, но пёр безостановочно вперёд.

"Вот же — ревнивый частный собственник", — усмехался про себя Ник.

На вершине Айна неуклюже соскочила с рук мужа, достала из бокового кармана кухлянки подзорную трубу, скупо пояснила:

— Сейчас вся тундра без травы. Мёртвая Тундра. Раньше трава вырастет там, где вода близко от земли. Где подземные реки текут. Когда близко смотришь — ничего не увидишь. Сверху можно заметить. Где зелёное увидишь — там копать надо. Там родник можно найти.

Долго, минут сорок, разглядывала окрестности, наконец Сизому подзорную трубу протянула.

— В сторону той сопки горбатой смотри. Посередине, между ней и нашей сопкой.

Леха в указанное место трубу навёл, пялился, пялился старательно, но так ничего и не увидел.

— Ничего я там не вижу интересного, серое всё, как тюремная роба, нет никакой травы.