Луи Буссенар - Сын парижанина

— Морскими милями, черт возьми!

— Самыми что ни на есть морскими, но давай позволим себе пожить спокойно после стольких опасных приключений, которым пора положить конец.

— Ты соскучишься по ним!

— Сомневаюсь, их слишком много!

— А между тем, чтобы жить, нужно есть, — напомнил парижанин.

— Недурная мысль.

— Бо предусмотрительно забросил в наш корабль на колесах съестные припасы покойника О’Брайена…

— Богоугодный поступок! Мой желудок будет вечно признателен нашему другу!

— Я заторможу… или застопорю машину, как говорим мы, моряки… и поедим.

— Голосую «за» обеими руками и особенно зубами! У меня каннибальский аппетит!

ГЛАВА 8

Легкий перекус. — Веселое плавание. — Причалили. — Ужасное пробуждение. — На поляне гигантских гераней. — Тот, кого не ждали. — Бедный Тотор! — Неслыханное оскорбление. — На пороге смерти. — Залп.

Тотор, как и его спутники, съел целую миску разведенной в воде муки, вытер губы обшлагом рукава и серьезно сказал:

— Это сразу и хлеб, и каша, и суп, и клейстер… жаловаться нечего…

— Все же я добавил бы на десерт клубнику в шампанском.

— У меня нет такой привычки, я предпочел бы пакетик жареной картошки.

— Не пробовал!

— Ну да, ты миллиардер! Но это и есть клубника в шампанском парижских гаврошей и мидинеток…[186] Когда будешь в Париже, я тебе куплю на два су… Вот увидишь… ради одного этого стоит приехать!

— А пока мне не хватает только зонта.

— Действительно, припекает солнышко на этом спокойном озере, по которому разъезжает автомобиль с выпивкой в брюхе.

— О, знаешь, я жалуюсь не всерьез, на самом деле я счастлив, что все опасности позади…

— Хм… Не будем распевать победные песни раньше времени!

— Чего же ты боишься сейчас, на этом маленьком море, которое мы переплываем, не оставляя следов?

— Не очень-то успокоишься с разбойниками, которые у тебя за спиной, а особенно — с ужасным бандитом, скромно именующим себя Королем Ночи. Возможности его столь же безграничны, как его ненависть и злоба!.. Смотри, вот странно!

— В чем дело?

— Стараюсь рулить на восток, а нас неумолимо сносит на юг…

— Вероятно, сильное течение; может быть, река пересекает озеро.

— Правильно, — отозвался Тотор. — Я останавливаю машину.

— Зачем?

— Чтобы сберечь перно[187] и спокойно дрейфовать по течению.

— Опыт мореплавателя, предусмотрительность, бережливость… Нет, ты действительно король шоферов!

Автомобиль плыл и плыл, а трое беглецов, чтобы не перевернуть его, не осмеливались даже шевельнуться, от напряжения у них болели спины, а ноги сводило.

И все же друзья продолжали беззаботно болтать, наперекор усталости, жаре и лишениям, и понемногу успокаивались относительно исхода их экстравагантного и рискованного предприятия.

Наступила ночь, а с нею пришла прохлада. С близкого уже берега долетал бриз, пропитанный благоуханием роз.

Уносимые течением друзья плыли, плыли, любуясь круговращением звезд, борясь с дремотой, с нетерпением ожидая восхода солнца.

Вдруг они почувствовали легкий толчок, и автомобиль замер. Темные массы листвы закрывали начинавший светлеть горизонт.

— Причалили! — радостно вскричал бывалый моряк Тотор.

— И вовремя, потому что я падаю от усталости, — зевая, ответил Меринос.

Через четверть часа уже рассвело. Автомобиль был вынесен на небольшую отмель из красного песка в десятке метров от берега.

Тотор запустил мотор, выехал из воды и через двести метров остановил машину на лужайке с чудесной травой, на которой жемчужинами сверкала роса.

У парижанина вырвался крик восхищения. В окаймлении синих эвкалиптов-небоскребов, толстых казуарин вдаль уходил великолепный партер[188] гигантских гераней, каких еще никогда не видывал человеческий глаз. Высотой в десять — пятнадцать метров, с обильной листвой, они как звездами были обильно усыпаны неисчислимыми соцветьями всех оттенков. А запах! Настоящий аромат роз — им было пронизано все… Пришедший в экстаз Тотор кричал:

— Ты только посмотри, только посмотри! Нет ничего прекрасней во всем мире! Честное слово, это, должно быть, личный сад феи цветов! Взгляни же, этому нельзя не поразиться…

— Тотор, верю тебе на слово, но я засыпаю… Я обязательно повосхищаюсь, когда проснусь.

— Я, собственно, тоже засыпаю на ходу, но наверняка увижу это во сне!

Оба свалились на землю и заснули, не заметив даже, что неутомимый, преданный Бо подобрал винчестер и нырнул в благоухающие заросли, умиленно взглянув на юношей:

— Спите, ребятишки… спите спокойно, а я пойду добывать еду.

Насколько сон был целительным, настолько внезапное пробуждение — ужасным. Тотор и Меринос не проспали и часа, как ощутили, что их грубо хватают, расталкивают, встряхивают.

Разбитые усталостью, лишениями и волнениями последних дней, они зевали и отмахивались. Юноши никак не могли вырваться из глубокого, сладкого оцепенения сна.

Друзья думали, что видят кошмарный сон. Меринос что-то ворчал, а Тотор протестовал, каждым жестом показывая, что он не может и не желает проснуться. Грубая тряска продолжалась. Пришлось приоткрыть тяжелые веки — спящие стали полуспящими.

Но прежде чем они окончательно пришли в себя, их связали крепкими путами по рукам и ногам. Только это заставило их очнуться. Что же они увидели!

В изысканном окружении ароматных цветов, у великолепных деревьев, в листве которых кувыркались и порхали легионы[189] болтливых попугаев, в атмосфере мира и отдохновения, на лужайке с шелковистыми травами, прямо-таки созданной для приятного сна, стояли мрачные и злые оборванцы — около дюжины разбойников.

Бородатые, лохматые, вооруженные до зубов, они расседлывали лошадей, уже пощипывавших соленые травинки blue grass[190].

Несчастные пленники содрогнулись: все, на этот раз — конец!

— Гром и молния! — вскрикнул Тотор. — Бушрейнджеры!

Меринос испустил вопль ужаса. Задыхаясь, он едва выдавил из себя:

— Он… он… чудовище!

Над ними, на фоне светлого небосвода, склонилось покрытое шрамами, распухшее от недавних ожогов черное лицо. А сквозь ироничную гримасу и белизну волчьих зубов брызнул смех:

— Да, да, чудовище, это я, хозяин, Король Ночи!

О, этот демонический смех, предвещавший утонченные пытки и страшную месть!

Дена, который появился в аккуратном костюме туриста, с белым шлемом на голове, биноклем на ремешке, пожалуй, можно было принять за путешествующего чиновника или исследователя, если бы не его бандитская физиономия да свита головорезов.