Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

татьяновские бабы всё равно питали к нему какую-то непонятную приязнь. Росту отец был невысокого, но как начнёт говорить – заслушаешься! Умел себя преподнести. В деревне прозвище у него было Чурка. Думаю, шло это от конкурентов. Ну, естественно, часто пил горькую, ею гасил вину за своё непотребство, а напившись, чуть ли не на коленях просил прощения у тех, перед кем считал себя виноватым. А вот к старости что-то стукнуло ему в голову – занялся мой папаня философией. Завёл книжную полочку, на которой у него стояли Гегель, Фейхтвангер, Дидро, работы Карла Маркса. Но особенно он почитал русского мыслителя Николая Фёдорова, которого нередко называли московским Сократом. Он даже над полкой вывесил его высказывание: «Сущность православия заключается в долге воскрешения!»

«Мы ещё вернёмся на грешную землю! – подняв палец, с серьёзным лицом говорил родитель. – Возможно, в наших детях». Хотел воскреснуть и посмотреть, что стало после него, – делал вывод Толя. – Деревенские, видимо, поняв, что мужик просто так не станет читать мудрёные книги и заводить разговоры о бытие и вечности, перестали обзывать его обидным прозвищем, оно само собой и отвалилось за ненадобностью. А местные бабёнки и вовсе махнули на него рукой – кому нужен философ, это всё равно что двигатель без коленвала.

Вскоре Толя показал рукопись своей повести. В ней он описывал, как по тайге из лагеря бегут заключённые, матёрые убийцы и грабители. Мне она понравилась колоритными диалогами героев и динамизмом происходящих событий. Много позже Статейнов откроет в Красноярске своё издательство и будет выпускать книги, которые разойдутся по всему миру. И сам напишет самобытные повести и рассказы и выпустит несколько своих книг. В центре повествования будет его родное село Татьяновка, где основными читателями станут его родные и близкие ему люди.

А вот первый раз по-дружески с Олегом Пащенко мы поговорили уже на втором курсе, когда нас пригласила к себе в гости наша методистка Лидия Владимировна Носанова. Она была немного старше нас, умна, по-девичьи стройна, держалась с нами просто, но строго, и мы её обожали. Именно она сделала многое, чтобы мы стали на курсе одной командой. За столом мы оказались рядом с Пащенко, разговорились и быстро выяснили, что в футболе болеем за одну и ту же команду, любим прозу Василия Шукшина, его деревенских чудиков, и у нас много общего: почти один возраст и схожие оценки того, что происходит в стране и мире. И дальше мы уже сошлись настолько, что, прилетая в Красноярск, я звонил Олегу, он приезжал в аэропорт, передавал Лидии Владимировне контрольные работы, и мы, всё так же на ходу переговорив, прощались до очередной сессии.

Олег приезжал в Иркутск, останавливался в гостинице «Сибирь», я заходил к нему в номер, он доставал кипятильник и заваривал чай – с улицы, с холода и для разговора самое то. Засиживались у него подолгу, он рассказывал о себе, о своей большой семье, о родителях.

– Моя мама, Александра Фроловна (девичья фамилия – Богатина) была сержантом-радисткой, участницей Сталинградской битвы, – торопливо, как бы боясь что-то пропустить, рассказывал Олег. – А батя, Анатолий Иванович Пащенко, был выпускником Черкасского педагогического техникума, затем, после начала войны, окончил ускоренные офицерские курсы и стал зенитчиком. С моей мамой они познакомились в Кёнигсберге, там у них закрутилась любовь. После войны отец каким-то чудом разыскал свою фронтовую подругу и уже вместе с ней начал колесить по всей стране. Олегу запомнились хмельные выходки отца, ссоры и театральные примирения. И постоянные нехватки в семье, где бы они ни находились – в Краснодарском крае, на Украине, в Татарстане или в Сибири. Особый случай произошёл где-то в Новой Письмянке, отца будто бы проиграли в карты, и среди ночи к ним в комнату начали ломиться (как бы сейчас сказали «коллекторы»), пытаясь выбить дверь топором. Соседи, услышав крики малышей, вызвали милицию. Вскоре отец завербовался, и они уехали в Красноярский край. В чём-то рассказ Олега напоминал мне рассказы Толи Статейнова, который живописал деревенскую жизнь крупными мазками, всё как есть. Отсюда, из иркутской гостиницы, Олег оглядывал своих близких, себя – с понятной и снисходительной иронией и любовью, то даже его детские слабости напоминали мои собственные.

Помнится, как после очередных наших воспоминаний, я прочитал Олегу стихи Анны Ахматовой:

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда.

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

От журналистики до писательства шаг непростой, а на деле – огромный. Во-первых, на это надо решиться. Во-вторых, чувствовать в себе силы, и я бы сказал, наглость заявить о себе своим видением мира и прийти к читателю со своим словом. К тому времени упавший с небес в журналистику, я мог похвастаться знакомством и даже общением с Распутиным, Шугаевым и Машкиным, которые на конференции «Молодость. Творчество. Современность» с серьёзными лицами, споря друг с другом, долбали мой опус, который я самонадеянно назвал повестью и которую впоследствии переделывал и переписывал одиннадцать раз. Это был хороший урок и учёба. Сжав зубы, я переделывал её раз за разом, попутно писал зарисовки и очерки о своих лётных встречах и впечатлениях, приносил их в «Восточку», которые заведующий отделом спорта и информации Володя Ивашковский тут же ставил в номер. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Спасибо Володе! Кроме того, в «Уральском следопыте» и «Полярной звезде» уже были опубликованы мои первые рассказы. Но и шишек иркутские писатели уже набили мне предостаточно.

Однажды прихожу в номер к Статейнову, смотрю – на кровати лежит свежий номер журнала «Литературная учёба», в котором псковский критик Валентин Курбатов разбирает мою повесть, отмечает промахи и недостатки. Не скажу, что прочитанное меня порадовало, но я понял главное: учился не только я, но на этих промахах учились и мои сокурсники. Тогда, во времена учёбы в Иркутском университете, мы ещё не знали, что будет с каждым из нас, но в общении много говорили о тех, кто был на слуху, кого знала вся читающая Россия: Николай Рубцов, Василий Белов, Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Евгений Носов. Почти на бегу, чаще всего чтобы сдать экзамены, читали и зарубежную литературу: Фолкнера, Кафку, Пруста, Ремарка, Томаса Манна, «Золотого осла» Апулея. Старались не пропускать лекции наших преподавателей: Леонида Степановича Любимова, Леонида Леонтьевича Ермолинского, Павла Викторовича Забелина…

Приезжих студентов в первую очередь интересовал живущий в Иркутске Валентин Распутин. Как-то в Союзе писателей я познакомил Олега с Валентином Григорьевичем, и