Виктор Егоров - На железном ветру

Анна Семеновна не успела ответить. Дверь распахнулась, и на пороге возник военный с ромбом на малиновых петлицах. Гладкие черные волосы его были зачесаны назад, щеки выбриты до синевы, над верхней губой — широкая полоска усов. Из-за спины Анны Семеновны посетитель смотрел на Михаила, улыбаясь широкой дразнящей улыбкой, за которой угадывалось: «Ну что же ты, узнавай, узнавай скорей».

А в мозгу Михаила вдруг всплыла давнишняя полузабытая картина: кабинет Холодкова в Азчека и стоящий на пороге Ибрагим Сафаров в серой рубашке и брюках с пузырями на коленках.

В радостном изумлении Михаил схватился за голову!

— Мать честная — Ибрушка?!

— Узнал, Миша-джан!

Они бросились друг другу навстречу, обнялись. Хлопая один другого по спине, обменивались словами, лишенными для посторонних всякого смысла.

— Черт усатый!

— Сам черт! Пиджак завел... И часы!

— Ага. Хуже людей, что ли...

— Ну, береги, а то оборвут борта-то...

— А я теперь не дамся!

— Ух ты, умный стал!

Они рассмеялись, а глаза у обоих были влажны и веки красноваты.

Анна Семеновна наблюдала эту сцену с некоторым удивлением. Десять лет она работала в ОГПУ, и еще ни разу не приходилось ей наблюдать в этих стенах столь по-мальчишески бурного братания. И вообще Анна Семеновна не подозревала, что ее начальник способен на такие откровенные проявления чувств. Она вышла, тихонько прикрыв дверь.

Михаил усадил друга в кожаное кресло перед столом, сам опустился было в такое же напротив, но не усидел.; вскочил, остановился, опершись о спинку кресла.

— Ибрушка, черт, сколько же мы не виделись?

— Тринадцать лет, ашна. А если быть точным, тринадцать с половиной.

— В двадцать пятом я приезжал хоронить отца, но тебя как нарочно унесло тогда в командировку.

— Знаю, мне говорили.

— Ну что же ты — рассказывай, как там ребята? Алибек?

— Кончил педагогический. Учительствует.

— Да, а Костя, Костя Спиридонов?

— На нефтеперерабатывающем заводе. Парторгом. Солидный стал — не узнать. Э, да ты не знаешь, какая потеха с Федей Лосевым. Ведь он теперь директор универмага.

— Шутишь?

— Какие шутки! — рассмеялся Ибрагим. — В двадцать шестом его по партийной линии двинули в торговлю. Ведь он еще до Чека, оказывается, год в коммерческом учился.

— Да ну?! Что-то не припомню, чтобы он об этом говорил.

— Скрывал. Ты же знаешь, как мы тогда ко всякой коммерции относились. Засмеяли бы. А он сам был горазд над другими посмеяться. Словом, двинули его по партийной линии как имеющего спецобразованяе на укрепление советской торговли. Представляешь, каково человеку? Нэп... Угрозыску работы хватает, а его, раба божия, суют за прилавок. Смех, конечно. Ребята поздравляют, утешают, — ну знаешь, как у нас: «Ничего, говорят, Федя, в случае проворуешься — на поруки возьмем». А тому, бедняге не до смеха: бегает по начальству, пишет во все инстанции, отказывается. Однако уломали его. А что сделаешь — партийная дисциплина. Теперь ничего, работает.

— А Мельников? Холодков? Дадашев?

— Мельников сейчас заведует отделом в Бакинском комитете. Занят нефтяными делами. Встретил его недавно: все такой же. Сказал ему, что еду в Москву, напомнил про тебя. «А, говорит, Донцов! Помню — это тот, который себе два года прибавил». Просил привет передать.

— Смотри-ка, помнит, — растроганно улыбнулся Михаил. — Увидишь его, скажи, что с возрастом у меня теперь все в порядке. Метрика нашлась, помолодел сразу на два года.

— То-то я смотрю — молодо выглядишь, — подмигнул Ибрагим. — Да, привет тебе от Холодкова. Он теперь на месте Мельникова. А Дадашев стал нефтяником — главный инженер промысла в Сабунчах. В общем из старых работников осталось человек десять — не больше.

— Ну а ты, ты как? Вижу, начальник отделения — ромб носишь. Обогнал меня в чинах.

— Да я что? Какие твои дела? Женат?

— Нет.

— Ну вот, а говоришь — ромб. Ромб тебе носить просто не солидно — мальчишка.

— Ясно, кабы мне твои усы.

— Усы само собой. Я уже семь лет женат, двоих пацанов имею. Жена, между прочим, русская — Елена Николаевна.

— Силен, усатик! И тут обогнал. Поздравляю.

Михаил сжал между ладонями руку друга, встряхнул.

Уселся напротив, заглянул снизу вверх в глаза Ибрагима.

— Как с образованием?

— Кончил юридический.

— Значит, теперь на короткой ноге?

— С кем?

— Не с кем, а с чем. С криминалистикой. Помнишь, как Холодков переживал нашу необразованность?

— Еще бы не помнить.

— Да, времечко было.

Ибрагим усмехнулся одними глазами, ласково и мечтательно.

— А что, хорошее времечко. Молодость.

— Мы и теперь не стары.

— Ответственность, Миша... Она старит.

— Это верно. Занимаешься контрразведкой?

— Так точно. А ты, я слышал, совсем наоборот?

— Пожалуй. Но, как любят говорить докладчики, оба мы делаем одно общее дело. Как там у вас? Тихо?

— Да не очень. Нефть, брат. Стратегическое сырье. Не дает она многим покоя.

— Немцам, конечно?

— Да. И англичанам. Ты ведь знаешь Гробера?

— Гробера? Погоди, погоди — это не бывший ли штабс-капитан?

— Ну да, пришел в двадцать первом с повинной. Так вот у него старые связи с Интеллидженс Сервис. Англичане его на несколько лет законсервировали, а недавно опять пустили в дело. Понадобились им сведения о бакинских нефтепромыслах. Техническая оснащенность, кадры, максимальные возможности добычи, ну и прочее. Воевать-то теперь будут моторы, значит — нефть... Ну вот, мы их уж полгода как водим за нос. Я ведь и сюда прибыл по этому делу.

— И что ж англичане — довольны?

— А ты думал! Наша фирма обслуживает только по высшему разряду.

Оба рассмеялись. Некоторая напряженность первых минут встречи, которую они старались рассеять громкими возгласами и шутками, исчезла. Теперь, почти так же, как и тринадцать лет назад, между ними возникла связь более прочная, нежели воспоминания юности, — связь профессиональная. Дружескую простоту их отношений теперь в большей степени выражало молчание, нежели дружеские слова.

Ибрагим выбрался из объятий глубокого кресла, потянулся и сказал:

— Ты, верно, занят, Миша? Тогда не стесняйся. Мне ведь скоро тоже к начальству.

— Ладно, двигай по своим делам. Ты вот что: остановился где-нибудь или нет? А то давай ко мне. У меня тут комната в Старосадском переулке. Это совсем рядом, на Маросейке.

— В «Метрополе» получил номер.

— Все равно — сегодня ко мне. Будут двое ребят из нашего отделения. В заначке имеется коньяк.

— Употребляешь?

— По праздникам.

Ибрагим расхохотался.

— Ты чего? — не понял Михаил.

— Ничего. Просто я заметил: когда начальство спрашивает, мол, пьешь ли, ему обыкновенно отвечают — по праздникам. Мой ромб, видно, сбил тебя с толку.