Нефритовая лиса - Крис Велрайт

она часто не спала ночами, ведь отец мог позвать её в любой момент. Ему было приятно, когда маленькая Ицин развлекала его друзей, исполняя песни, декламируя поэмы и стихи или пересказывая длинные тексты наизусть. Хотя она не всегда понимала смысл того, что говорила, ей нравилось видеть, как лицо отца озаряется улыбкой.

Мать же придерживалась другого мнения. Она считала, что женщине стоит учиться не пересказывать чужие слова, а держать рот на замке. Молчание — лучший талант для той, кому предстоит войти в другую семью. Но препятствовать желаниям отца в этом доме никто не смел. Если ему хотелось, чтобы Ицин верхом на осле каталась вокруг пруда, рассказывая гостям историю о храбром воине, вся семья должна была смеяться и хлопать в ладоши. Если же он решил научить дочь читать, чтобы перед сном она зачитывала ему письма из дворца, полные похвал его доблести и мудрости, никто не возражал.

Ицин чувствовала себя счастливой, считая себя любимицей отца, и с возрастом остро переживала его отдаление. Он всё реже звал её, а в последние годы вовсе перестал. В доме больше не звучала весёлая музыка, у ворот не собирались гости, музыканты и танцовщицы, а книги, которые он когда-то так любил, покрывались слоем пыли на полках.

Несколько лет назад его лишили должности при дворе. Ицин не знала причин, но была уверена, что он не виноват. Мать и наложница не раз повторяли, что их муж — человек мудрый и влиятельный, и без него правитель не справился бы с управлением Министерством обрядов. Значит, кто-то подставил его.

Ицин часто вспоминала историю о великом министре Шинцу, жившем столетие назад. Благодаря его реформам в стране установился порядок и процветание для простых людей, но это вызвало ненависть со стороны богатых и влиятельных семей, которые потеряли свои привилегии из-за введённых налогов и запретов. В конце концов Шинцу был предательски убит на рыночной площади.

В глубине души Ицин верила, что её отец, подобно Шинцу, стал жертвой своей доблести и труда ради народа. Она находила утешение в мысли, что его отстранение было следствием его усилий, направленных на благо других.

— Госпожа, — голос учителя по тивийскому языку заставил Ицин вынырнуть из грез. Несмотря на подготовку к ужину, мать не отменила этих занятий. — Повторите зачитанный мной отрывок.

Ицин растеряно посмотрела на лицо пожилого учителя. Его седые брови сдвинулись, а между ними залегла глубокая морщина. Она бросила взгляд на раскрытую книгу, лежавшую перед ним, но это не принесло ей никакой пользы — её обучили лишь говорить на тивийском, но не читать.

— Простите учитель, — смущенно ответила Ицин, — сегодня такая тяжелая погода, что я немного рассеяна.

— Вот поэтому нет никакого смысла обучать женщин, — он недовольно захлопнул книгу. — Разум мужчины всегда сосредоточен на том, чем он занят, в том время, как женщины постоянно витают в облаках.

— У любого мужчины? — не удержалась от вопроса Ицин.

Учитель кивнул, поднимаясь из-за стола. Видя, что урок закончен Тенин, что все это время изнывала от скуки в тени беседки, подошла к ним и низко поклонилась.

— Конечно, у любого мужчины.

— Тогда почему недавно один из наших слуг сломал себе руку, когда залез на сливу, чтобы собрать плоды, но засмотрелся на служанок, развешивающих белье?

— А это хороший пример, юная госпожа, как женщины, неспособные сами сосредоточенно погружаться в свою работу, еще и умудряются мешать это делать мужчинам.

Ицин с трудом удержалась от улыбки. Её забавляло, как учитель всегда находил способ повернуть историю так, чтобы мужчины оставались на вершине мира.

В детстве она действительно верила, что женщины глупее мужчин — так говорили взрослые, и это казалось неоспоримой истиной. Но с возрастом поняла, что всё не так.

Например, её брат, несмотря на статус наследника, был неуклюжим и рассеянным. Он спотыкался на ровном месте, засыпал на уроках, с трудом запоминал даже пару строк стихов. Однажды он умудрился травмировать ногу, запутавшись в стременах, потому что замечтался.

Наблюдая за этим, Ицин могла лишь посмеиваться. Мужчины, оправдывая свои ошибки, прилагали невероятные усилия, чтобы указать на слабости женщин, хотя сами были не менее подвержены этим недостаткам. Она понимала, что даже они были заложниками собственных строгих стандартов, и это делало их попытки выглядеть безупречными ещё более нелепыми.

Со временем Ицин начала позволять себе подшучивать над подобными вещами, что сильно тревожило, а иногда и злило её мать. Глядя на своего учителя, она была почти уверена, что мать нарочно выбрала именно его — строгого и консервативного, чтобы он постоянно напоминал ей о роли и месте женщины в обществе. Но сейчас Ицин решила использовать эту слабость учителя против него самого.

— Учитель, а вы когда-нибудь бывали в Тивии? — спросила Ицин, пытаясь казаться просто любопытной, хотя в её голове уже рождался план. Она искала любую информацию, чтобы выставить предстоящий брак в дурном свете перед отцом. Уж у старого учителя наверняка найдутся истории, очерняющие эту провинцию.

Учитель хмуро посмотрел на неё, не спешил отвечать и даже отвернулся, будто хотел уклониться от разговора.

— А зачем тебе это знать? — спросил он осторожно, прищурив глаза.

— Мне просто интересно, — ответила Ицин, улыбаясь. — Ведь вы так много знаете об их языке и обычаях. Мне хочется понять, как там всё устроено.

— Знание языка — это одно. Но не стоит углубляться в то, что не касается твоей будущей роли, — пробурчал он, избегая встречи с её взглядом.

Тогда Ицин продолжила:

— Вы такой мудрый и опытный. Ваши знания о Тивии могут мне пригодиться. Там много соблазнов, и чтобы не опозорить честь семьи, я должна понять их обычаи и нормы, разве нет? Кто, как не вы, сможет мне в этом помочь? Вы лучше других разбираетесь в природе мужчин и женщин.

Старик на секунду замер, будто собираясь возразить, но польстившись на ее слова, вместо этого глубоко вздохнул и потер свою жиденькую бороду.

— Какой же я был бы учитель, если бы никогда не общался на языке, который преподаю? Конечно, я там был.

— Вам было, наверное, непросто в Тивии? Говорят, там у женщин больше свободы, и они могут быть… непочтительными к мужчинам. Это правда?

— Хм. Ладно, слушай, — наконец сказал он, словно сдаваясь. — Когда мне было около двадцати лет, я прожил больше года в столице Тивиии — Мортэ. Молодой был, так что мог