Виктор Сафронов - Привет из ада

Коля заерзал, задергал расставленными веером пальцами.

— Ты, чё, братан? Да я, всегда, да…

"Единогласно, — согласился Алексей следую нормам демократического централизма и не давая Рысаку возможность закончить клятву"…перед лицом своих товарищей, торжественно…" подвёл жирную и окончательную черту.

На седьмой день все камеры, а их отыскали девять, хотя, конечно их было больше, но отыскали только девять. Так вот, все они перестали вести съемку и наблюдение. Скрипели, скрипели. Пугали с утра до вечера Колю Рысака и перестали.

Вполне возможно телевизионной аппаратуре надоело, вернее, перестало нравиться то, что ей постоянно показывали и без стеснения демонстрировали. При чем отправление естественной надобности и после этого ковыряние палочкой и разглядывание того, что там выползло это и за зрелище не считалось. Так, легкий каприз любопытного дебила.

Впрочем, вечером при подведении итогов прошедшего дня высказывалось предположение, что вполне вероятно у оператора или как там его нервы не выдержали и сдали, после чего он надолго потерял сознание.

Если правильно разобраться так, кто такое выдержит. Постоянно наблюдать за массовым помешательством и копрофелией в придачу. Каждый постфекальный этап начинался с того, что объективу как какому-нибудь шведу под Полтавой грозили кулаком и знаками давали понять, что вскоре нагадят ему прямо на линзу.

Находчивые, а главное веселые хлопцы подобрались. Шутили без применения тонкого английского юмора. Для вскрытия пластов нового веселья, применяли приемы и методы, позаимствованные у дикарей первобытно-общинного строя.

Задорные и веселые ребята, ничуть не смущаясь, ставили всевозможные сценки и разыгрывали занимательные и простенькие скетчи. При чем, если что-то не получалось не ленились повторить. Скажем сцену жестокого убийства непокорного, но закостеневшего старослужащего молодым, шагающим в ногу со временем прогрессивным солдатом.

Большим успехом у малохудожественного, но очень народного творчества пользовалась сценка "Ритуальное поедание дерьма и разложившейся падали". Даже у снятого с дерева "Ивана не помнящего родства и своего имени" и то, глядя на все это случались приступы рвоты и просветления. Правда так же быстро и заканчивающиеся.

Развитие творческих этюдов, углубление в их сущность и жизнеутверждение, поиски новых выразительных и достоверных приемов сценического мастерства и перевоплощения, к большому сожалению, пришлось свернуть и прекратить, так как "снятый с дерева" уже перед третьим просмотром норовил пристроиться рядом и позавтракать отходами жизнедеятельности — но только по настоящему без шутовской потехи. А кто-то обещал кино сделать важнейшим из искусств. Видать ошибся.

Когда же у беззащитного, но мускулистого человека с ружьем Гусарова, голодный и хилый, зато очень кровожадный и безоружный Коля Рысак достал щепочкой глаз (вместо него второстепенную роль в постановке играл кусок раскрашенного углем яблока) а после съел его урча и постанывая от удовольствия. В этот момент между пальцами гусаровской руки сводной от ружья и мачетки, из того места, где недавно был глаз, потекло кровавое, черно-белое месиво. А сам потерпевший за счастье народа очень красиво, мучительно преодолевая возникшие в судьбе добровольца-диверсанта трудности, упал во весь свой богатырский рост. Падая, успел крикнуть: "Долой расовые предрассудки! Свободу колмыцкому народу!" (Съемка велась не в цветном изображении, поэтому желтый цвет мякоти не виден, но призывы должны были быть слышны хорошо.)

От всего этого, по-видимому, даже у дурной железяки с проводами внутри не выдержало сердце, и она безвременно скончалась — покинула нас. По крайней мере, красная лампочка перестала подсвечивать местонахождение камер наблюдения. Мало того подсоединенные провода перестали ударять током во время их проверки старым аргентинским способом — это когда два оголенных провода прикладываются к кончику языка. Ох, и громко же орал после каждой такой удачной проверки новообращенный электрик-ксенофоб по имени… Впрочем. Хватит имен.

За это время случилось еще одно вполне рядовое и заурядное событие.

Пару раз Алексей видел мелькающие тени и вспышки, очень напоминающие блики фотоаппаратов, но решил за фотографом не бегать.

Попросил солдатика, которого в самом начале курортного сезона сняли с дерева и который, до сих пор не говорил своего имени сделать доброе дело. Он вообще ничего не говорил только иногда перед заходом солнца, начинал рыть яму и при этом жутковато смеяться и грозить грязным кулачком своим скрытым врагам. Отсутствие достижений в ораторском искусстве совершенно не мешало ему жрать за троих и дразнить своим аппетитом застенчивого Рысака.

Подумали, посовещались, и Гусаров решил.

Раз Нью-Маугли столько ест, а пользы от него ноль (зато имеются неоспоримые таланты) чего такому матерому землекопу зазря пропадать. Пусть свои способности откапывает-закапывает в нужное время и главное в нужном месте. Отрытую и любовно углубленную яму накрыли тонкими ветками и оставили в режиме ожидания сюрпризов.

Не зря старались.

В тот же вечер в отрытый окоп попался фотограф.

— Ага… Попался, ужин!

Услышал сверху торжествующий возглас, испуганный фотограф.

Он второй час сидел в яме и не прекращал робкие, но бесполезные попытки как можно быстрее выбраться из нее. Однако глинистые стенки и озноб от сырости сковывали любые благие инициативы.

— Помогите мне, пожалуйста, отсюда выйти, — простонал снизу тот, кого назвали "ужином".

— Идите все сюда, — заверещал голос сверху. — У нас сюрприз… Сегодня судьба одарила нас свежим… Белокожим и румяным рулетом.

Раздался любопытный топот ног. Сверху наперебой загомонили, заелозили голоса. Незнакомый баритон, имея ввиду его голосовую особенность с уважением произнес:

— Матерый зверюга, мордатый… — после секундной паузы добавил. — Такого и колоть не хочется, только шкуру испортим…

Находящийся внизу фотограф с одной стороны был счастлив, что его наконец-то нашли, а с другой с волнением прислушивался к тому, что о нем говорили на довольно странном языке, издали напоминающем русский.

— Не матерый, а опытный я на таких в Африке охотился, — чья-то стриженая голова свесилась сверху, внимательно рассматривая добычу. — Вон у него сумка на плече. Он в нее свои запасы, как верблюд на будущие времена складывает.