Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

(зимой кому он нужен); приносит солнечную, но не жаркую погоду, в воздухе появляется какая-то особенная бодрящая прохлада, а небо, продутое и очищенное от дымов, приобретает яркую глубокую синеву прозрачной эмали.

Ему вдруг захотелось за город. Пересчитав в кармане мелочь, не спеша побрел к мосту, постоял там на середине разводной части, глядя, как плавно и стремительно льется в пролет сумрачно-синяя от отраженного неба вода, потом вышел к Финляндскому вокзалу. Неплохо бы побывать в Соснове, но денег не хватило, пришлось ограничиться родимой 5-й зоной. Наглотавшись монеток, автомат зажег на счетчике 0.70, Вадим нажал кнопку и поймал пальцами высунувшийся из щели краешек билета. Андреев, да. Вот уж у кого беспокойства было хоть отбавляй. А читать все-таки тянет не его, а бесстрастного Бунина...

Поезд уже стоял у перрона, он вошел в полупустой вагон, сел на свою излюбленную двухместную скамейку у самых дверей, удобную тем, что никто не торчит визави. Да и место рядом занимают разве что в часы «пик», обычно едешь с комфортом, можно даже писать, не возбуждая любопытства. Иногда ему неплохо работалось в электричке, но сейчас писать не хотелось — не было о чем, попросту говоря. Да и — как? Товарищ Ермолаев Б. В., в общем-то, кое-что действительно углядел, некоторая сермяга в его словах есть, тут как ни крути...

Электричка тронулась, одновременно с ней выползла рядом другая, минут пять они бежали ноздря в ноздрю, потом та стала опережать и отвалила вправо, на Ладогу, торжествующе показав хвост. Бунин, конечно, в этом плане не пример. Он и должен был быть бесстрастным, ничего другого ему не оставалось: какую еще позицию мог он занять в обществе, уже расколотом надвигающейся революцией? Одни ждали ее и готовили, другие пытались предотвратить; академику Бунину — скорее консерватору, чем реакционеру — было не по пути ни с теми, ни с другими, он мог лишь оплакивать уходящую усадебную Россию...

Выйдя на пустынную платформу, Вадим машинально побрел песчаной тропкой и, лишь увидев впереди знакомую сосну — могучую, с лирообразно раздвоенным на середине высоты стволом, сообразил вдруг, что идет к лыжной базе. Сообразил и сам удивился, чего это его вдруг сюда принесло, хотел ведь просто в лесу побыть. Ладно, решил он, какая разница, дойду до ворот, и назад. Забор, зимой поломанный «пи́тухами»[5], был починен и окрашен, свежей краской голубели и оба дома на территории, пестрящей грибками и качелями. Оказывается, здесь не пионерлагерь разместился, а детский сад.

Это порадовало Вадима, дети школьного возраста особо теплых чувств в нем не вызывали (отчасти поэтому и не рискнул стать учителем), но малышей он любил — лет этак до пяти. Облокотившись на забор, он долго смотрел на их возню, пока строгая тетя в белом халате не окликнула его, спросив, к кому он пришел, и напомнив, что день нынче неродительский. «Да нет, я так, — отозвался он, продолжая улыбаться, — просто мимо шел...»

Ответственность, подумал он. В общем-то, конечно, — когда на таких вот смотришь, действительно, не чувствовать нельзя. Да хотя бы и перед ними! Верно и то, что чувство ответственности нелепо ставить в прямую зависимость от того, можешь ты что-то сделать в данный момент или не можешь. Этим-то козявам жить еще долго, а в случае чего с кого они спросят? С нас. Куда же это вы смотрели, скажут, чем думали...

В этом смысле, конечно, та же «Чокнутая» — вещь куда более нужная, чем его тщательно отделанные подражания Бунину. Ну не совсем подражания, тут сложнее. Приличнее сказать: в духе бунинской школы. Но все равно, все равно, как ни назови...

Сейчас, ясное дело, никто такого не напечатает. Но об этом думать нельзя, это уж последнее дело — творить с расчетом на проходимость. Б. В. прав и в том, что каждому овощу свое время. Ладно, ему ждать не привыкать — терпением Русь стояла...

Сюжетов-то вокруг хватает — кто же спорит? Разве та же история с Векслером, со «слависткой» этой — не тема? Вадим, уже отойдя от базы, задумался, постоял даже под лировидной сосной, наблюдая за муравьями. В самом деле, а почему бы и нет?

Обратная электричка оказалась скорой, она мчалась без остановок, с грохотом пролетая мимо платформ пригородных станций. Вадим остался в тамбуре, стоял у двери, где не хватало одного стекла, и, подставляя лицо ветру, щурился на бегущие навстречу сосны, уже пламенеющие от заката. Почему бы и нет? Необязательно описывать все, как было с ним (он вообще не представлял, как можно писать о себе), но просто взять аналогичную историю, сходную в главном... Собственно, такое могут даже и напечатать, но дело не в этом. Проблема это или не проблема? Да, и еще какая, — мало ли еще Векслеров, которые ищут таких, как он. Тут уж не Бунин, не «нюансы»... Он понимал, что напишется все это еще не скоро, что надо еще долго обдумывать и передумывать, но его уже лихорадило, уже тянуло к рабочему столу. Впервые за последние месяцы — жадно, требовательно...

Анатолий Белинский

ОВАЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ

Глава первая

В ДАЛЕКОМ ГОРОДЕ

Всякий раз, бывая в командировке в другой стране — а таких поездок у Николая Андреевича Садовникова набралось уже много, — он испытывал желание вырваться из официального зала или учебной аудитории, где обычно проходили разного рода симпозиумы. Вырваться не потому, что ему было неинтересно на таких собраниях: прожив шестьдесят с лишним лет, Садовников давно уже понял, что даже если подобные собрания, конференции не дают ничего конкретного в разрешении той темы, которой он посвятил остаток дней своих (так говаривал он в кругу друзей и семьи, лукаво намереваясь прожить еще немалый кус жизни), то общение с людьми, разрабатывающими в различных концах земли сходные научные идеи, было для него ничем не заменимо. Оно, это общение, оберегало от движения по ложному пути, заставляло соизмерять собственные успехи с успехами людей, о существовании которых он знал только по статьям в научных изданиях или встречал разок-другой именно на таких симпозиумах, как в этот раз, здесь, в чистом, красивом и чужом городе, раскинувшем свои коттеджи и университетские корпуса на склонах суровых скалистых сопок вокруг серо-стального фьорда. Николай Андреевич испытывал почти мальчишеское желание пройтись по каменистой земле, дотронуться до шершавого ствола такой же, как