Иван Курчавов - Цветы и железо

— А где другой, этот… уголовник?

— Его сегодня ночью зарезали. И финский нож оставили в груди. На ноже надпись…

— Что за надпись?

— «Предатель».

Мизель гневно смотрел на Эггерта и думал: «Он, вероятно, нарочно говорит об этом, чтобы показать, что я не умею подбирать нужных людей!»

— А вы уверены, Эггерт, что тот, кого мы считали колчаковцем, совершил диверсию, что это не очередная провокация со стороны большевиков? У вас есть доказательства?

— Есть, — спокойно ответил Эггерт.

Он достал из кармана бумажку и протянул ее Мизелю. Тот насадил на горбинку носа пенсне и начал читать. Человек, подписавший письмо «с позволения сказать «колчаковец», называл Эггерта последними словами, советовал держать наготове теплые штаны: в такое время года холодно бежать в одних подштанниках, можно лишиться мужского отличия; сообщал, что в честь успешных боев советских войск под Москвой он решил порадовать Родину и потому взорвал депо — жаль, что Эггерта там не было!..

— Логики нет, — снизил тон Мизель. — То беспокоится, чтобы у вас были наготове теплые штаны, то сожалеет, что в момент взрыва вас не было в депо. Верить надо второму! Любви он к вам не питал, Эггерт.

— Ко мне никто не питает любви, — сказал Эггерт. — Ни враги, ни свое собственное начальство.

«В этом ты прав», — про себя согласился Мизель.

— Зато Никита Поленов превосходен! — еще мягче проговорил Мизель.

— Поленов очень надежен, господин штурмбаннфюрер, ненависть к большевикам у него в крови!

— Что сообщает о нем Трауте?

— Я хотел доложить вам: самые благоприятные для нас сведения. По агентурным данным, имеющимся у оберштурмбаннфюрера Трауте, после ссылки кулак Никита Поленов долгое время саботировал, не выходил на работу. За избиение десятника был осужден и посажен в лагерь, недалеко от места поселения; дочь находилась на воспитании у знакомых Поленова, тоже кулаков. В лагере Поленов держал себя вызывающе, не соблюдал режим, вступал в пререкания и неоднократно сидел в карцере.

— Упрямый человек этот Поленов! — заметил Мизель.

— Так точно. Вы поручили ему вести слежку — он докладывает обо всем. Помощник головы в Низовой подбивает его открыть нелегальный самогонный заводишко. Поленов немедленно доложил мне. Был чрезвычайно возмущен, что тот действует тайно от немецких властей.

— Он очень жадный. Эту черту надо развивать в нем и дальше. Платить за каждое донесение, независимо от того, представляет оно ценность или нет.

— Разрешите доложить: я так и делаю!

— Хорошо. Между прочим, при экспедиции в лес мы взяли тяжелораненого. Он полностью подтвердил все то, что говорил Поленов после возвращения из леса: как захватили его в лесу, как вели с завязанными глазами, как посадили в землянку. Партизан не знает о результатах допроса: допрашивал его сам Огнев, а Огнев обычно допрашивает наедине.

— Разрешите спросить: о чем еще рассказывал партизан?

— Как всегда, о несущественном он может говорить сколько угодно. Про существенное он «ничего не знает». Мы его расстреляли… Так что, Поленов не желает оставаться с большевиками?

— О нет! Узнал, что красные перешли под Москвой в наступление, перепуганный прибежал ко мне. Просит взять с собой, если мы вздумаем отступать.

— Это хорошая мысль! Его в Низовой оставлять не нужно. Его надо взять с собой.

— Куда? — Эггерт насторожился. — Вы думаете, нам придется уходить?

— Да, — тихо и многозначительно ответил Мизель. А чтобы еще больше заинтриговать Эггерта, добавил: — Низовую мы оставляем, Эггерт.

— Но ведь фронт еще далеко от Низовой, господин штурмбаннфюрер?

— Низовую оставляет группа штурмфюрера СС Эггерта, я только что получил шифровку. Да, да, я не шучу! Низовая переходит в распоряжение особой группы, обслуживающей авиацию дальнего действия. Я уже подумал о вас, Эггерт. Вы поедете в Шелонск заместителем коменданта обер-лейтенанта Хельмана.

— Но это уже не по линии службы безопасности. А наша служба и моя жизнь одно и то же.

— Теперь везде должны быть представители службы безопасности, — четко и строго отрезал Мизель. — Видимо, с этой целью и утверждена должность заместителя коменданта в Шелонске, хотя по штату там и не должен быть работник СД… Службу в Низовой вы сдадите в течение пяти дней. Советских разведчиков, если к этому времени не поймаете, — Мизель иронически улыбнулся, — сдавайте без акта, пусть другие ловят! А Поленова не оставляйте. Возьмите его в Шелонск, он еще пригодится.

— Да, — безразлично проговорил Эггерт. Штурмфюрера сильно огорчило то, что Мизель добился своего — удалил его из службы безопасности. Впрочем, черт с ней, с этой службой, зато он оставляет Низовую, которая успела надоесть до тошноты.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В то самое время, когда Мизель вел разговор с Эггертом и решал дальнейшую судьбу бывшего кулака Поленова, в Низовой Никита Иванович был занят не менее важными делами. Он копошился в кузнице и делал вид, что работает, но работа у горна сегодня не шла на ум, и всем приезжающим он советовал наведаться дня через два или три. Одним он говорил, что хворает, другим — что получил срочное задание от начальства, третьим — что ждет, когда привезут железо и подковные гвозди. Поленов лишь наведывался к горну или к наковальне, все остальное время он сидел у небольшого окошечка с мутным от грязи и копоти стеклом и смотрел на сверкающую полосу рельсов, уходящих в Белоруссию, Польшу, Германию.

Несколько дней назад он получил шифровку:

«По агентурным данным, мимо Бреста прошел эшелон, состоящий из тридцати платформ, восьми вагонов с живой силой. Установлено, что на платформах находятся дальнобойные орудия, предназначенные для обстрела Ленинграда. Опасаясь диверсии со стороны партизан, фашисты пропускают эшелон днем, а ночью он стоит в тупиках станций. Его прикрывают две бронированные дрезины. Нужно тщательно разведать, когда эшелон прибудет на Низовую, немедленно сообщить об этом, а потом в пределах возможностей прокорректировать бомбометание нашей авиации».

Дальше кратко объяснялось, как вести наблюдение за бомбежкой и наводить самолеты на цель.

Сложная задача! Легче, конечно, заметить приближающийся эшелон, чем вести корректировку. Хотя и первое не из легких: немцы могли и не пригонять платформы на Низовую, а оставить их где-то в тупике, в нескольких километрах от станции. Чтобы выяснить это, Таня с утра отправилась на ближайшие тупики. Путевые обходчики, стрелочники, сторожа в будках хорошо знали кузнецову дочку и не чинили ей препятствий; к ее приходу у них всегда имелись подобранные на путях гайки и костыли; они охотно выменивали ржавые железки на махорку.