Эдгар Берроуз - Тарзан - приёмыш обезьяны

Все с минуту молчали, и вновь заговорила Джен Портер:

— И он там! — она сказала это сдавленным от ужаса голосом. — Эти сверкающие глаза будут ночью глядеть на него и на вашего товарища, лейтенанта д’Арно. Неужели вы можете бросить их, джентльмены, не оказав им, по крайней мере, пассивную помощь, задержавшись еще несколько дней?

— Погоди, дитя, погоди, — сказал профессор Портер. — Капитан Дюфрен согласен остаться, а я со своей стороны тоже согласен, вполне согласен, как всегда, когда дело идет о подчинении твоим детским причудам.

— Мы могли бы использовать завтрашний день для перевозки сундука с кладом, — сказал мистер Филандер.

— Совершенно верно, совершенно верно, дорогой Филандер, я почти забыл о кладе! — воскликнул профессор Портер. — Быть может, капитан Дюфрен даст нам в помощь несколько матросов и очевидца с «Арроу», который укажет, где зарыт сундук.

— Конечно, дорогой профессор, мы все к вашим услугам, — заверил капитан.

Было условлено, что на следующее утро лейтенант Шарпантье возьмет взвод из десяти человек и одного из бунтовщиков с «Арроу» в качестве проводника. Они откопают клад, а крейсер простоит еще целую неделю в маленькой бухте. По окончании этого срока можно будет считать, что д’Арно действительно мертв, а лесной человек не хочет вернуться, и тогда оба судна покинут бухту.

Профессор Портер не сопровождал кладоискателей на следующее утро, но, увидев, что они возвращаются около полудня с пустыми руками, поспешил навстречу. Его обычная рассеянная озабоченность сменилась нервностью и возбуждением.

— Где клад? — крикнул он Клейтону еще издалека.

Клейтон покачал головой.

— Пропал, — сказал он, подойдя ближе.

— Пропал? Этого быть не может. Кто мог взять его?

— Одному богу известно, профессор. Мы могли бы подумать, что проводник солгал, но его изумление и ужас, когда он увидел, что сундук исчез из-под тела убитого Снайпса, были слишком неподдельны, чтобы быть притворными. И кроме того, под телом действительно было что-то зарыто раньше, потому что под ним обнаружили яму, закиданную рыхлой землей.

— Но кто же мог взять клад? — повторил профессор.

— Подозрение могло бы, конечно, пасть на матросов с крейсера, — сказал лейтенант Шарпантье. — Но младший лейтенант Жавье уверяет, что никого из команды не отпускали на берег без сопровождения офицера. Я не думаю, что вы станете подозревать наших матросов, но очень рад, что фактически доказана полная несостоятельность такого подозрения.

— Мне никогда и в голову не приходила мысль подозревать людей, которым мы стольким обязаны, — любезно возразил профессор Портер. — Я скорее готов был бы подозревать дорогого моего Клейтона или мистера Филандера.

Французы улыбнулись — как офицеры, так и матросы. Было ясно, что эти слова облегчили им душу.

— Сокровище пропало некоторое время тому назад, — продолжал Клейтон. — Когда мы вынули покойника, то он развалился, следовательно, тот, кто взял клад, сделал это, когда труп был свежий, потому что мы нашли его не поврежденным.

— Похитителей должно быть несколько, — сказала подошедшая к ним Джен Портер. — Вы помните, что потребовалось четыре человека для переноски сундука.

— Клянусь Юпитером, — крикнул Клейтон, — это верно! Сделали это, должно быть, чернокожие. Вероятно, кто-нибудь из них видел, как матросы зарывали сундук, а потом быстро вернулся с помощниками, и они унесли сундук.

— Такие догадки ни к чему не ведут, — печально сказал профессор Портер. — Сундук пропал. Мы его никогда больше не увидим, как не увидим и клада, бывшего в нем.

Одна только Джен Портер понимала, что эта утрата означает для ее отца, но никто не знал, что она означала для нее.

Шесть дней спустя капитан Дюфрен объявил, что выход в море назначен на следующее утро.

Джен Портер стала бы просить о дальнейшей отсрочке, если бы сама не начала думать, что ее лесной возлюбленный не вернется. Вопреки самой себе, ее стали мучить сомнения и страхи. Разумность доводов беспристрастных французских офицеров помимо воли действовала на ее убеждение. Что он — каннибал, — этому она никак не могла поверить, но, в конце концов, ей стало казаться возможным, что он — приемный член какого-нибудь племени дикарей. Мысли, что он мог умереть, она не допускала, было невозможно представить себе, чтобы это совершенное тело, полное торжествующей жизни, могло перестать существовать.

Допустив такое в мыслях, Джен невольно стала предполагать и худшее. Если он принадлежит к племени дикарей, то, должно быть, имеет жену-дикарку, быть может, целую дюжину жен и диких полукровных детей. Девушка содрогнулась, и когда ей сообщили, что крейсер утром уходит, она была почти рада. Тем не менее именно она подала мысль, чтобы в хижине были оставлены оружие, патроны, припасы и много различных предметов, якобы для неуловимой личности, которая подписалась Тарзаном — из племени обезьян, и для д’Арно, если он еще жив и доберется до хижины. В действительности же она надеялась, что эти вещи достанутся ее лесному богу, даже если бы он оказался простым смертным.

И в последнюю минуту она оставила ему весточку, передать которую поручила Тарзану.

Джен последней побывала в хижине, вернувшись туда под каким-то пустым предлогом, когда все направились к шлюпке. Она стала на колени у постели, в которой провела столько ночей, вознесла к небу молитву за благополучие своего первобытного человека и, крепко прижав к губам его медальон, шепнула:

— Я люблю тебя, я верю в тебя! Но если бы даже и не верила, я все равно любила бы. Пусть бог сжалится над моей душой за это признание! Если бы ты вернулся ко мне, не было бы другого исхода, я ушла бы за тобой, навсегда ушла в джунгли.

На краю света

Когда д’Арно выстрелил, дверь распахнулась настежь, и какая-то человеческая фигура грохнулась ничком, растянувшись во весь рост, у порога.

Француз, охваченный паникой, собрался еще раз нажать курок, но вдруг увидел, что это белый. Еще одно мгновение — и д’Арно понял: он застрелил своего друга, своего защитника Тарзана из племени обезьян!

С криком отчаяния бросился д’Арно к обезьяне-человеку. Став на колени, он поднял черноволосую голову и прижал ее к своей груди, громко называя Тарзана по имени. Ответа не было. Тогда д’Арно приложил ухо к его сердцу. С радостью услышал он, что сердце бьется размеренно и спокойно. Он с трудом поднял Тарзана и уложил его на койку, а затем, торопливо заперев дверь, зажег лампу и осмотрел рану. Пуля лишь слегка задела голову Тарзана. Рана была поверхностная, хотя и безобразная на вид, но без признаков перелома черепа. Д’Арно облегченно вздохнул и стал смывать кровь с лица своего друга. Вскоре холодная вода привела его в чувство, и, открыв глаза, он с изумлением взглянул на д’Арно.