Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6

Мое напряжение мгновенно растаяло, точно чья-то добрая рука сняла его. Я съел несколько пригоршней сушеного мяса из своего дорожного мешочка и почувствовал, что силы начинают возвращаться ко мне.

Мамонт тоже остановился. Он жевал сочные травы и нежные высокие цветы.

2

Так я просидел больше часа, погруженный в раздумье, отогреваясь в тепле чудесной долины после стужи ледяной пустыни. Усталость многих тяжелых дней снова навалилась на меня. Мысли текли лениво.

Тесна для человечества становится наша планета, и мы стремимся в новые, неведомые края. Но в эту долину, я уверен, не проникал еще ни один человек, не только исследователь европеец, но и кочевник эскимос. Я очутился в этом сказочном месте в совершенном одиночестве. Все мое имущество состояло из револьвера и винтовки с зарядами, кинжала, хронометра и морского бинокля.

Я старался не упускать из виду своего покровителя — мамонта. Он продолжал пастись в траве и обрывать сочные листья кустарника. Постепенно он удалялся. Он спас мне жизнь. Я считал его своим другом и защитником. Но я для него был, вероятно, малоинтересен, как любое мелкое животное, которое не собирается пастись в его владениях и есть его траву. Когда он отошел на триста-четыреста метров, прежние страхи вновь нахлынули на меня. Я поспешно поднялся и поплелся к нему. А он даже внимания на меня не обратил.

Из густой травы вылетали птички, весело щебетали в кустах, а вдали я увидел стадо оленей. Я был крайне удивлен… Что это за местность, куда меня загнал случай? Как мог существовать этот райский оазис среди ледяных пустынь? Как мог он уцелеть здесь в течение тысячелетий? Что уберегло этот чудесный уголок от периодов похолодания, обледенения и смерти? Правда, мамонт снабжен длинной шерстью и может переносить холод не хуже белого медведя, но чем бы он питался, если бы под леденящими ветрами погибла обильная растительность? И потом это стадо оленей…

Однако мамонт был единственным реальным доказательством древности этого уголка, который еще в доисторические времена оказался в особых климатических условиях. Олени-то оказались самыми обыкновенными, такими же, какие жили бок о бок с неандертальцами и живут в наши дни… Вот вышел на пригорок красавец самец с ветвистыми рогами, и я поразился, что он ничем не отличается от нашего европейского лесного оленя. Вдруг стадо чего-то испугалось и умчалось прочь, а мамонт, оторвавшись от мирной жвачки, насторожил уши. Я почуял чье-то приближение и поспешил под защиту мамонта. Но все было тихо. Я снова лег в траву. Раза два-три я замечал прыгающих зайцев, не белых, арктических, а серых, точно таких же, как на моей далекой родине. Сон обволакивал меня своими мягкими тенетами. Мне грезилось, что наступает тихий вечер… хотя какой мог быть вечер, когда я отлично знал: полярный день будет длиться еще добрых три месяца.

Вдруг сердце мое замерло, а затем дико забилось. Я вскочил. Среди кустов медленно прошел человек…

Появление человека могло сулить новые опасности!

Но кругом все было по-прежнему тихо. Мамонт невозмутимо жевал траву. Может быть, это усталость сыграла со мной злую шутку, доведя до галлюцинаций?

Время текло. Мамонт опять начал удаляться, и я неотступно следовал за ним. Мы поднялись на пригорок, затем на каменистое плато, откуда я смог осмотреть окрестности в бинокль. Долина, насколько я мог судить, занимала площадь тысяч в пятнадцать гектаров, и видимость ограничивалась высокими вершинами со всех сторон, кроме той, откуда я пришел.

Я настороженно осматривался. Ничего. Кругом царила такая тишина и покой, что было бы просто нелепо думать о какой-то опасности. Я уснул.

Когда я проснулся, солнце стояло еще выше: я спал, видимо, не менее четырех часов. Мамонта нигде не было видно. Я решил идти искать его, двинулся вперед, но услышал шорох в кустах, оглянулся и ясно различил темный силуэт. На этот раз не могло быть ошибки — человек! Большая голова, обрамленная седыми кудрями. Старик, мужчина. Он не прятался и пристально разглядывал меня.

Я поднял бинокль и тоже принялся рассматривать его. Он совершенно не походил на эскимоса. Он не походил ни на одного из представителей знакомых мне рас, которых я достаточно повидал во время своих скитаний по белу свету. Ближе всего он подходил к типу чистокровного баска, только челюсть у него имела более квадратную форму да щеки полнее. Цвет кожи был совершенно оригинальный, бледно-лиловый. В полуприкрытых ресницами глазах сверкал живой блеск.

Затем в бинокль я заметил другого человека, скрывавшегося за камнем, а потом и третьего, подальше, притаившегося в высокой траве. Последние двое были еле видны, даже в бинокль я не мог рассмотреть их как следует.

Итак, меня окружили. Очевидно, еще много людей притаилось в кустах, в траве, за камнями, со всех сторон…

Что делать? При необходимости с этими тремя я бы как-нибудь справился, все-таки я недурно стреляю. Ну, а дальше? Придут другие, захотят отомстить за погибших и победят меня силой или хитростью… А если попытаться завязать мирные переговоры?

Я обратился к старику с дружественной жестикуляцией. Он безмолвно продолжал рассматривать меня своими круглыми глазами, видимо не понимая моих знаков. Я перепробовал ряд дружественных жестов, понятных в бразильских лесах, в австралийских пустынях, в джунглях Борнео. На последние старик откликнулся, в точности повторив мои движения. Решившись рискнуть, я направился к нему.

Старик спокойно ждал, пока я прошел половину расстояния, разделявшего нас, потом двинулся навстречу. Больше я ни в чем не сомневался: на лице его было написано некоторое удивление и добродушная приветливость.

Когда мы находились в нескольких шагах друг от друга, он что-то пробормотал и негромко окликнул кого-то. Оглянувшись, я увидел, что ко мне подходят еще два человека. С некоторым замешательством я заметил, что это женщины. Одна — старуха с сухим и строгим морщинистым лицом. Вторая была совсем молода и грациозна. Ее лиловатая кожа имела более нежный оттенок, чем у стариков. Вся она была как бы воплощением молодости и жизнерадостности. Пышные черные волосы плащом окутывали ее плечи.

Прошло некоторое время, пока мы осматривали друг друга. Это старинное правило: неподвижность выражает дружественные намерения. Даже дикие звери не бросаются на тех, кто неподвижен. Стало ясно — никто из нас не питает враждебных чувств.

Старик широко улыбнулся, я ответил ему тем же. Он начал произносить отрывистые слова, сопровождая их оживленной мимикой. Я с трудом улавливал эти гортанные звуки с характерным придыханием и никак не мог повторить. В них чувствовался какой-то примитивный ритм, который я не мог сразу понять. Зато жесты были весьма понятны: они выражали благожелательность и иногда вопросы.