Эжен Сю - Тайны народа

— Ты искусный кормчий?

— Пусть меня постигнет еще худшая злейшая казнь, чем та, которой подверг меня вождь ста долин, если есть хоть одна бухта, один мыс, островок, подводный камень, мель или водоворот, которых я не знал бы, начиная от Аквитанского залива и кончая Дюнкирхеном! 

— Ты хвалишься своим искусством! Как бы ты мог доказать его?

— Мы находимся вблизи берега. Для того, кто не обладает искусством и отвагой моряка, нет ничего опаснее, как плавание от устья Луары по направлению к северу.

— Это правда, — ответил переводчик. — Вчера еще одна римская галера попала на мель и погибла.

— Кто хорошо управляет кораблем, — сказал Альбиник, — тот, я полагаю, хорошо справится и с галерой?

— Да.

— Пусть нас проведут завтра утром к берегу. Я знаю рыбачьи суда моей родины, мне и моей жене для пробы годится и такое судно. С высоты берега Цезарь увидит, как мы полетим мимо подводных камней и бурунов и как будем мы играть с волнами. Я докажу Цезарю, что сумею безопасно провести галеру к берегам Бретани.

Когда переводчик перевел предложение Альбиника Цезарю, последний произнес:

— На испытание, которое ты предлагаешь, мы согласны. Оно состоится завтра утром. Если оно докажет твое искусство кормчего, то, быть может, мы возложим на тебя поручение, которое удовлетворит твою ненависть лучше, чем ты мог надеяться, но, конечно, обеспечим себя сперва от измены, если бы ты захотел нас обмануть. Однако прежде всего ты должен приобрести полное доверие Цезаря.

— Что для этого сделать?

— Тебе должны быть известны силы и планы галльской армии. Берегись лгать, ибо мы уже осведомлены на этот счет. Мы увидим, искренен ли ты, а в противном случае недалеко отсюда находится станок для пыток.

— Когда я-прибыл утром в Ванн, меня посадили под стражу, судили, почти тотчас привели приговор в исполнение, а потом изгнали из галльского стана. Поэтому я не могу знать решений совета, собравшегося накануне, — ответил Альбиник. — Но положение вещей было серьезно, ибо на этот совет были позваны и женщины. Он продолжался с заката солнца до рассвета. Распространился слух, что к галльской армии подошли большие подкрепления.

— Какие подкрепления?

— Племена Финистеры и Кот дю-Нор, племена Лизье, Амьена, Перша. Говорили даже, что морем прибыли воины Брабанта…

Переведя ответ Альбиника Цезарю, переводчик сказал:

— Ты говоришь правду. Твои слова согласуются с полученными нами сведениями. Но несколько передовых разъездов нашей армии, вернувшись сегодня вечером, привезли известие, что в двух или трех лье отсюда, на северной стороне, заметно зарево пожара… Ты пришел с севера? Знаешь ты что-нибудь об этом?

— Начиная от окрестностей Ванна и не доходя трех лье до этого места, — ответил Альбиник, — не осталось ни одного города или посада, ни одной деревни, ни одного жилища, ни одного мешка пшеницы, ни одной бочки вина, ни одного быка или барана, никакого фуража, никого из жителей, ни мужчины, ни женщины, ни ребенка… Съестные припасы, скот, богатства, все, чего нельзя было унести, сожжено. В эту минуту, когда я с тобой говорю, все племена опустошенных пожаром земель присоединились к галльской армии, оставив позади себя пустыню, покрытую дымящимися развалинами.

По мере того как Альбиник говорил, переводчика охватывало все более сильное и глубокое изумление. Испуганный, он, казалось, не смел верить тому, что слышал, и колебался сообщить Цезарю эту ужасную новость. Наконец он решился.

Альбиник не спускал глаз с Цезаря, чтобы прочесть на его лице, какое впечатление произведут на него слова переводчика.

Римский полководец, говорят, был очень скрытен, однако, по мере того как говорил переводчик, на лице угнетателя Галлии попеременно отражались то удивление, то страх, то гнев — с примесью, однако, сомнения. Его военачальники в смущении переглядывались и тихо обменивались словами, полными беспокойства.

Тогда Цезарь, быстро выпрямившись, с гневом сказал несколько коротких фраз переводчику, который тотчас обратился к моряку:

— Цезарь обвиняет тебя во лжи. Такое бедствие невозможно. Ни один народ не способен на такую жертву. Если ты солгал, то искупишь свое преступление в пытках!

Альбиника и Мерое охватила сильная радость при виде смущения и гнева римлянина, отказывавшегося верить героическому решению, столь роковому для его армии. Но супруги скрыли свою радость, и Альбиник ответил:

— В стане у Цезаря есть нумидийские всадники, лошади которых неутомимы. Пусть он сейчас же пошлет их на разведку. Пусть они проедут не только те страны, которые мы прошли в течение одной ночи и одного дня пешком, но пусть направятся к востоку, в сторону Турени, или еще дальше, до Берри… И всюду, куда только они смогут проникнуть, им встретятся пустыни, опустошенные пожаром.

Едва Альбиник произнес эти слова, как римский полководец отдал приказания нескольким из своих военачальников, и они поспешно вышли из палатки. Цезарь между тем, овладев собой и, без сомнения, сожалея о том, что обнаружил свои опасения в присутствии галльских перебежчиков, постарался улыбнуться, снова лег на свою львиную шкуру, протянул еще раз свой кубок одному из своих виночерпиев и, прежде чем осушить его, сказал несколько слов переводчику, который перевел их так:

— Цезарь осушает свой кубок в честь галлов. Он очень благодарен им, так как они совершили то, что он сам хотел совершить. Ибо либо старая Галлия смирится, покорная и кающаяся, перед Римом, как самая смиренная невольница, или в ней не уцелеет ни одного городка, ни один из ее воинов не останется в живых, ни один из ее жителей свободным!

— Да услышат боги Цезаря! — ответил Альбиник. — Пусть Галлия будет обращена в рабство или опустошена, я отомщу тогда вождю ста долин, ибо его страданиям не будет предела, разом увидев порабощенным или опустошенным свое отечество, которое я теперь проклинаю!

Пока переводчик переводил эти слова, Цезарь, частью чтобы скрыть свои опасения, частью чтобы утопить их в вине, осушил несколько раз свой кубок и начал бросать на Мерое все более страстные взгляды. Потом, обдумывая что-то, он улыбнулся со странным видом, подал знак одному из своих отпущенников, сказал несколько слов ему и черной невольнице, все еще сидевшей у его ног, после чего оба вышли из палатки.

Переводчик заметил Альбинику:

— До сих пор твои ответы доказывали твою искренность. Если известие, которое ты сообщил, подтвердится, если завтра ты выкажешь себя ловким и отважным кормчим, то осуществишь свое мщение. Если ты угодишь Цезарю, он будет щедр, если обманешь — наказание будет ужасно! Видел ты, входя в стан, пятерых распятых на крестах? Это кормчие, которые отказались нам служить. Их пришлось нести на кресты, ибо члены их, изломанные в пытках, не могли более поддерживать их тел. Такая же судьба постигнет тебя и твою жену при малейшем подозрении.