Яна Гецеу - Панк-рок для мёртвых

— Да не шугайся, дай погляжу! — голос самый обычный, располагающий. Немой ужас отпустил меня, я уже практически пришел в себя. Протянул руку, он осторожно повертел ее, осматривая. Я почему–то ощутил доверие к нему.

— М-да, просто так тут не обойдешься, надо зашивать! А тебе–то, я вижу, не привыкать! — усмехнулся он, глянув исподлобья.

— Э-эй, осторожно! — дернулся я от его неосторожного движения.

— Больно? — внимательно глянул на меня, не выпуская руки. Его пальцы склеились от крови. Цепкими глазами ощупал мое лицо, да так неприятно… Я попытался аккуратно выкрутить руку, но он держал крепко, и это принесло жгучую боль.

— Отдай руку–то! — вскрикнул я.

— Больно! — утвердительно кивнул он, отпуская горящую конечность. Я отошел на шаг, оттираясь футболкой, а пацан посмотрел на свои щедро окровавленные пальцы, и вдруг жадно лизнул ладонь… Я обалдело смотрел, как он слизал всю кровь с рук. Уже знакомый страх заползал за шиворот скользкой змеей… Он зло расхохотался:

— Ну, че смотришь, как дурак? Это же шутка!

— Ага, очень смешно! — проворчал я: — А нафига ты мою кровь лижешь?

— Не пропадать же добру! — просто пожал плечами он: — Пошли лучше ко мне, чего стоять–то? Раны забинтуем. Только сначала промоем!

И шагнул к безмятежной зеленой озерной воде:

— Иди сюда!

Я нерешительно подошел: какой же я все–таки дерганный! Мнительный псих. Везде–то хрень какая–то видится. И так всю жизнь. Где бы я не жил, и что бы ни делал — вижу то, чего нет. Воображение больное. Но, однако ж, он не спросил, где это я так!.. Тьфу, хватит!

Татарин вымыл свои и мои руки от остатков крови, заклеил лопухом и подорожником разрывы, и все это напевая что–то по–своему под нос. Я молчал, и думал: а где это я изорвался? И почему раньше не почувствовал?

— Ну, пошли? — поднялся «медбрат».

— Пошли! — просто согласился я. Что–то будет дальше, и куда я иду? Тащусь от приключений!

Мы протопали тайной тропинкой среди зарослей молоденьких ив, крапивы и тальника минут пять, и, совершенно неожиданно расступившись, они открыли маленькую серую избушку у самой воды. Низенькая и скособоченная, сильно на отшибе, больше подходящая для деревенской ведьмы, чем для молодого парня. Хотя, кто сказал, что парень — не ее внук? Он, насвистывая, пригнулся и вошел в незакрытую, будто поджидавшую хозяина дверь. Но стоило мне только сунуться в нее — оп! — со скрипом захлопнулась перед моим носом!

— Заходи, эй! — крикнул в низенькое окошко пацан, и дверь в следующий момент распахнулась так же, как закрылась, врезав мне по колену!

— БЛЯДЬ!! — заорал я, и впрыгнул в коридор, пока еще чего–нибудь не порвал и не зашиб. Прошел в темноте сенцы, потирая колено, притом мне показалось, что кто–то погладил по щеке, и я будто ощутил ласковый женский запах…

— Ух ты, классно у тебя! — сказал я, оглядываясь по углам.

— Ага, неплохо! — донеслось откуда–то из–за печки, большой, в полдома, такой же, как у «моей» бабки. Широкий круглый стол, как у медиумов из кино, синие линялые шторки, некрашеные полы, диванчик (на который я и сел), герань на окнах. Черный кот, не пойми откуда взявшийся, прыгнул на колени. Муркнул и начал приставать к больной руке — тыкаться мордой, тянуть зубами листочки, заклеивающие раны. Да они тут все упырюги: вот захотели моей крови!

— Невкусно, не лезь! — шлепнул я кота по морде.

— Оставь человека, рано еще! — явился хозяин из–за печи с водкой и тряпичными бинтами. Бросил на меня один из своих цепких взглядов, сел напротив. Кот, недовольно урча, улез под шкаф. Однако, что значит «рано»? Тикали часы, ненавязчиво, вкрадчиво…

— Ну что, гостенёк, давай за знакомство, что–ли? — парень достал из–за моей спины рюмки, не сводя колючих темных глаз.

— Ну, давай! — согласился я, чувствуя себя очень не в своей тарелке. Он ведь даже не представился. Но это фигня, тут как–то… Ну, будто во сне, или еще что–то… Нереально!

— Дамир я! — разлил хозяин по первой.

— Шут! — взял я рюмку.

— Угу! — кивнул он, опрокидывая стопку. В лице его ни одна жилка не дрогнула, у меня же… Ух, и ядрен «сэмчик»! Дыхание перехватило, глаза вылезли из орбит! Даже я такого не принимал до сих пор! И закусить нечем! «Крыша» поехала мгновенно!

— Ты что же, Шут, в наших благословенных местах забыл? — просто, как–то даже интимно спросил новый знакомый, закуривая.

— Да я здесь ненамеренно, прямо по ошибке! Я ведь совсем другое искал! — я тоже закурил, откровенно расслабляясь. Настоящий резаный табак, деревенская махорочка! Таким в Уфе не угостят!

— А с другой стороны, и хорошо! Давно мы свежего человека не едали… кхм, не видали!

Я расхохотался — да уж, пошутил!

— Наливай! — подвинул я к нему рюмку. Пить — так пить! Никогда не откажусь. Да и боль уняло хорошо. Но только я поднес рюмку ко рту…

— Так, без меня, значит, бухаем! — раздалось от двери. Я повернул голову — ни–че–го себе!! Девица. Лет 16–18, в длинной коричневой юбке обтекающей та–а–кие бедра! Широкие, покатые, крепкие, круто переходящие в плотную талию. Гладкий, округлый, загорелый животик, старая линялая футболка завязана узлом под пышной грудью, болтается на плечах, сквозь нее просвечивает… Облизнувшись, продолжил сладкое изучение: сильная и нежная шея, крупные черты лица, прищуренные карие глаза, темные кольца волос из–под косынки, сплетенные в небрежную косу. Руки в боки, осознание собственной цветущей силы, красоты — настоящая деревенская невеста. Ух, я б ее прижал! Она смотрит на меня, я — на нее. Каков контраст с городскими сушеными, рахитичными, заносчивыми на пустом месте «сосками»!

— Дамир, радость моя, ты чего молчишь? — девица села на колени моего собутыльника, при том, не сводя с меня горячих глаз.

— Этот вот парень, из Уфы. Мотоцикл ищет, «Харлей», как в войну были, помнишь? Не туда забрел.

— А-а, гроза была! — понимающе кивнула она. Ничего себе, я же ему не сказал, откуда я и зачем!

— Ну что, я — Маша! Давай, Шут, выпьем, раз забрел! — откуда в ее руке появилась рюмка? Нет, точно нельзя не выпить! О–бал–деть!

— Да ты не удивляйся, — рассмеялась Маша, — ты здесь и не такого насмотришься! Надолго ведь к нам.

— Да я собственно, как бы… — начал я, сам не зная, что собираюсь сказать.

— Надолго! — припечатала она рюмкой по столу, и придвигаясь ко мне, заглянула прямо в душу, заслонив свет:

— А быстро тебя никто не отпустит!

…Очнулся я в полутьме, на нарах за печкой. Легкий отблеск свечи где–то по другую ее сторону, тени по потолку, кот мурлычет. Ощущение безвременья… Пройдут вот так, здесь в углу 300, 500, 1000 лет — не замечу. Или уже прошли? Неважно где, неважно кто…Душная прохлада, боль в руке, теплый живой комок под боком. Часы за стеной… Запах сухой травы, пыль.