Анатолий Ромов - Искатель. 1986. Выпуск №6

— Федор Илларионович Ступак.

Субботин снова переглянулся с Вологдиным.

— Что же сказал Ступак? Я имею в виду, о каких генераторах у вас шла речь?

— Насколько я помню, о генераторах… для радиостанций учебно-минного отряда. Так ведь?

На лице Вологдина гримаса — как от неожиданной боли. Вздохом Субботин как бы отстранил эту гримасу.

— Да, есть, вернее, были такие. Мы их называем «генераторы для станций УМО». По теперешним понятиям это довольно примитивные конструкции. Для флота они устарели, ну и… Валентин Петрович их несколько модернизировал.

— Как мне объяснил Федор Илларионович, они сгорели?

— Сгорели, увы. Но по сравнению с общими потерями гибель нескольких генераторов УМО — убыток небольшой. — Субботин стал вдруг мрачнее тучи. — Вы не представляете даже, что мы потеряли. Не завод, нет… Хотя, конечно, и завод тоже… Но пропало нечто большее. Мы потеряли мысль… Даже не мысль, а полигон мысли. Нашей мысли.

Первым тишину нарушил Вологдин — встал, сцепил руки, принялся ходить по кабинету.

— Черт. Я в это время был в отъезде. Как назло. Приехал только во вторник.

Субботин покосился на него будто успокаивая, постучал пальцами по столу.

— Арсений Дмитриевич, насколько я понимаю, у Николая Николаевича сложности с получением страховки?

— Это то, что я сам лично услышал от Глебова. Собственно, если я возьмусь за защиту интересов вашей фирмы, моя задача будет узкой — доказать, что возникший на заводе пожар следует считать стихийным бедствием. А не умышленным поджогом.

— Считаю, все разговоры о поджоге завода владельцем — нелепость и чушь, — сказал Субботин. — Глебов никак не был заинтересован в гибели собственного завода. Конечно, Николай Николаевич Глебов, выражаясь грубо, заводчик и капиталист. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но Глебов глубоко порядочный человек. Сама мысль о мошенничестве должна быть ему противна. И не забудьте, в конце концов ведь этот завод — его детище.

— Прекрасные слова. Однако нам могут возразить: в случае выплаты страховки Глебов получит полтора миллиона. Годовая же продукция стоит гораздо меньше, всего триста тысяч.

— Ну и что? Что такое годовая продукция? Пять лет — и вот они, ваши полтора миллиона! Но завода-то нет! Не-ет!

Вологдин теперь прислушивался к их разговору с интересом. Пластов заметил:

— На процессе я обязательно возьму вас помощником, своим красноречием вы убедите кого угодно. Но меня тревожит здесь многое.

— Например?

— Например, почему колеблется постоянный адвокат Глебова Трояновский? Ведь практически он отказался вести дело.

— Я плохо знаю Трояновского. Но очень может быть — уж простите меня — Трояновскому дали куш, чтобы сберечь гораздо большие деньги. Разве таких случаев не было?

— Сомневаюсь, у каждого адвоката есть престиж, и особенно у такого известного, как Трояновский. Но допустим. А нефть? Зачем Глебов купил нефть перед самым пожаром?

— Опять нефть! Разве не может быть совпадений? Да, Глебов купил годовой запас нефти, но ведь он имел на это полное право.

— Увы, для судей нет совпадений. Для них существуют только факты. Наконец, что за загадочная история со сторожами?

— Вы правы, здесь я не совсем понимаю Глебова. Уволить опытного сторожа было более чем легкомысленно.

Простившись и выйдя из квартиры, Пластов поехал на Петроградскую сторону. В пути прикинул, что нужно сделать еще, и решил: встретиться с Тиргиным, а также выяснить обстоятельства гибели собаки.

На Петроградской стороне некоторое время он стоял у подъезда одного из домов на Большом проспекте, между улицами Подковыровой и Бармалеевой; на этом подъезде скромно желтела медная табличка:

«Юридическая контора «Трояновский и Андерсен».

Прием посетителей от 10 утра до 7 вечера».

Пластов решил, что самое лучшее — встретиться с Тиргиным как бы случайно, на улице. Постояв, зашел в небольшую кофейную напротив, занял столик у окна и, заказав кофе, продолжал наблюдать за выходом из конторы — заодно снова обдумывая положение. Был конец рабочего дня, сотрудники конторы «Трояновский и Андерсен» выходили из подъезда. Многих из них Пластов знал в лицо; к семи вышел и сам Трояновский, но его помощника Пластов так и не дождался. Расплатившись, снова поехал к Московским воротам. Вошел во двор знакомого дома, спустился в подвал к дворнику — и около двадцати минут стучал в дверь. Какое-то время ему казалось, что за дверью слышны звуки, он постучал сильней, после этого кто-то закряхтел и заворочался, но дверь ему так и не открыли. Стукнув последний раз, Пластов вышел во двор, огляделся. Стал к конуре спиной, вглядываясь в пустырь. Сейчас он пытался понять — почувствовала бы собака непривычное ей движение — там, вдали, у заводской стены? Конечно, все зависит от собаки, но опытный пес, безусловно, что-то учуял бы и насторожился. Кроме того, если кто-то решил бы миновать собаку, ему пришлось бы проламываться сквозь труднопроходимый кустарник. Помедлив, вступил на тропинку. Касаясь плечами кустов и раздвигая ветки, двинулся к заводу; изредка ему приходилось прыгать через ямы, канавы и перебираться через мусорные кучи. Спустившись в одну из канав, Пластов посмотрел вверх: сейчас он стоял будто в колодце. Хотел было взмахнуть на бруствер, но перед ним, отделившись от кустов, выросла и застыла серая фигура. Изъеденное оспой лицо, редкие усики, взгляд — непрерывно дергающийся, не останавливающийся на одной точке. Пластов машинально оглянулся — сзади стоит еще один человек, приземистый, с опущенным на глаза чубом. Оба в потертых ситцевых рубахах, оба держат руки в карманах. Незаметно оглядел кусты — отступления нет. Рябой покачал головой:

— Погодь чуток, голубь. Ты кто будешь-то? — Не дождавшись ответа, бросил: — Вань, это он днем тут болтался?

Со стыдом и отвращением к себе Пластов вдруг почувствовал страх. С трудом выдавил из себя:

— Пропустите немедленно! Позвольте! — Сделал шаг вперед. — Позвольте пройти, господа!

— Он… — сказал задний. — Болтался тут, чего-то вынюхивал.

Рябой продолжал улыбаться, но рука в кармане напряглась:

— Ага… Кто ж ты будешь-то, мил человек? Ты, может, из полиции? Чего тебе тут интересного оказалось?

— Вы не имеете права… — Пластов постарался собраться и успокоиться. Одновременно быстро скользнул по земле взглядом, надо найти хоть камень или кирпич. Рябой укоризненно вздохнул:

— Не ищи, голубок ты наш. Нет тебе пути назад, нет. А не ответишь, кто таков, — пришьем, мил человек, и правильно сделаем. Неча тут крутиться, неча вынюхивать. Так кто ж ты таков есть?