Наталия Полянская - Нормандская лазурь

Ознакомительный фрагмент

– Ну что, – серьезно и громко сказала Ольга, заявляя о своем намерении миру, – покупаем?

– А не маловат? – откликнулся Женька в том же тоне.

– Да вроде нормальный. Все, кто нужен, влезут.

– Я бы лучше взял вроде того, что дальше по улице. – Женька махнул рукой. – Чтобы и пространства кругом побольше...

– Хватит уже, – недовольно произнес Никита. Он с каждой минутой становился все мрачнее и неприятнее. То ли ему не нравилось, что друзья громко разговаривают, то ли музей манил невыносимо.

– Ну и подумаешь, – фыркнула Ольга и решительным шагом двинулась прочь от приглянувшейся виллы, не дожидаясь, пока догонят мужчины. Те догонять не стали, пошли сзади, вполголоса разговаривая о своем.

Тут оно и случилось.

Ольга шла по краю тротуара, помахивая сумочкой, захваченной с собой в расчете на покупку сувениров. Сувениры в такую рань не сыскались, а потому сумочка пригодилась исключительно для беспечного размахивания. И когда неизвестный тип попытался на бегу эту сумочку у Ольги отобрать, спасла только мгновенная реакция: если воруют, держи крепко.

Ольга взвизгнула и вцепилась в крепкие ремни так, что они затрещали, однако выдержали. Тип, видимо, прекрасно оценивал диспозицию, а потому, заслышав позади тяжелый мужской топот, не повторил попытку отобрать чужое имущество и дал деру – только пятки засверкали. Ольга прижала к себе спасенную сумку, словно котенка.

Когда подбежали Женька и Никита, вора и след простыл.

– Ты как? – задал извечный мужской вопрос Ильясов. Мужики задают его даже тогда, когда ты лежишь на бронетранспортере кишками наружу и готовишься отдать жизнь за президента и родину. Ольга в кино видела.

– Нормально. – Она не слишком испугалась, просто противно стало. – Главное, сумка цела. Наличных там немного, а вот паспорт и карточки...

– Что полагается делать в таких случаях во французской глубинке? – спросил Никита у Женьки. – Идти в полицию?

– Имеет смысл, если Ольга запомнила напавшего. Ты запомнила, Оль?

– Да мелкий он, подросток, наверное, – вздохнула она, понимая, что толку от нее в полиции будет мало. – Я и разглядеть-то не успела, только кепку, очки темные, и куртка у него самая обычная, и джинсы...

– Отличные приметы, – саркастически заметил Никита, – преступника поймают в считаные минуты!

– Слушай, что ты такой противный? – обиделась Ольга. Сейчас Малиновский ее раздражал. – Меня практически жизни лишили у вас на глазах, а ты...

– Не лишили же, – резонно заметил Никита. – И не жизнь ему твоя нужна была, а имущество. Все на месте? Тогда поехали. Вряд ли полиция станет с этим возиться.

– А если бы я его запомнила? – запальчиво возразила Ольга. Ответил ей Женька:

– Тогда имело бы смысл. Ты бы описала преступника, и местные полицейские стали бы его искать. Но по кепке и джинсам не получится... извини.

– Да не больно-то и надо.

– Идем уже, – сказал Никита.

И они пошли.

Устроившись на своем штурманском месте, Ольга зашуршала картой и распечатками.

– Может, навигатор включить? – спросил Женька. Он, по всей видимости, старался сгладить последствия неприятного происшествия и Никитину грубость.

– Ненавижу буржуйскую технику, – буркнула Ольга. – Так доедем. Ник, выруливай обратно, вон туда.

Она действительно не любила навигаторы, даже самые навороченные, и могла проложить маршрут хоть по пачке «Беломора», лишь бы не полагаться на механические мозги. Все навигаторы, с которыми Ольгу сводила судьба, отвечали взаимной нелюбовью и норовили то увести ее в чащобу через поля, то показывали старые, давно утраченные маршруты, то противным голосом ругались в самый неподходящий момент. Старая добрая автомобильная карта, распечатки с сайта «Мишелин» – и вуаля, маршрут готов. К тому же не зря Женька так уговаривал Ольгу поехать: она обладала врожденным чувством направления, и даже если бы случилось ночью заплутать в полях, безошибочно вывела бы потерявшихся туристов на трассу.

– Сначала в отель заселимся или едем в музей? – спросил Женя, когда уже подъезжали к Кану.

Ольга уткнулась в помятые листочки.

– Никита, ликуй. Заселение только с пяти вечера, а сейчас начало двенадцатого. Минимум пять часов будем бродить по историческим местам.

– Больше. «Мемориал» закрывается в семь. – Как работают нужные ему объекты, Ник выучил наизусть.

Ольга промолчала, однако не чувствовала особой уверенности, что сможет семь с лишним часов бродить по огромному музею и не устать при этом. К тому же фанат военной истории тут один – Никита. И хотя всегда полезно узнать что-то новое, но всему новому есть предел.

Пропустить съезд нельзя было при всем желании: везде стояли указатели, и потому через некоторое время Никита остановил машину на обширной автостоянке рядом с музеем. «Мемориал» выглядел внушительно: здоровенное серое здание, рядом развеваются флаги разных стран, нежно-зеленые газоны уходят вдаль... Едва выйдя из машины, Ольга почувствовала плотный ветер с моря и улыбнулась.

– Здесь все-таки совсем иначе пахнет, правда?

– Идем. – Не интересующийся такими глупостями Никита нетерпеливо постукивал ключами о ладонь, ожидая, пока Женя вытащит из багажника свой рюкзак.

– Спокойно, битва давно закончилась, а экспонаты от тебя не убегут, – безмятежно ответствовал Ильясов. Но на Никиту сарказм уже не действовал: оказавшись в непосредственной близости от вожделенного музея, Малиновский начисто растерял чувство юмора и был одержим единственным желанием: добраться до экспозиции.

Они и добрались.

Ольга и Женя, до той поры весело перебрасывавшиеся шутками, притихли. Здесь царила особенная тишина, в которой не чувствовалось безмятежности. Посетителей, несмотря на то что на календаре было пятое июня, в «Мемориале» оказалось немного; а может, они просто рассредоточились по обширной территории.

Ольга опасалась, что Никита будет непрерывно объяснять что-то, сыпать датами и именами, однако Малиновский не произносил ни слова. Он переходил от экспоната к экспонату, от витрины к витрине, и губы его были плотно сжаты. И через некоторое время Ольге подумалось, что она чувствует то же, что и он: отголоски давнего ужаса войны.

Конечно, и сейчас на земле стреляют, в горячих точках непрерывно кого-то убивают, уровень преступности высокий, и у великих держав есть заветные чемоданчики с кнопками, нажатие которых приведет к атомной войне, но... Но та война, Мировая, с окончания которой прошло уже больше шестидесяти лет, – та война все равно кажется страшней. И хотя ее непосредственных свидетелей осталось совсем мало, похоже, та война въелась в генетическую память.

Иначе чем объяснить, что при виде улыбающихся солдатских лиц, при виде марширующих фашистов и свастики продирает дрожь? Как объяснить, что даже самые простые и вроде бы не страшные фильмы о войне до сих пор смотрятся так, будто стоишь на краю колодца и должна туда прыгнуть? Недавно по телевизору показывали «В бой идут одни «старики» – и вроде бы нет там ничего из тех штучек, которыми режиссеры и мастера по спецэффектам пугают впечатлительную публику. Никто никого не жует с чавканьем, призраки не протягивают холодные руки, континенты не уходят под воду. Даже масштабных боев, в сущности, нет. Просто... кто-то не вернулся. «Махнул не глядя». Песня про смуглянку. Ольга ревела в три ручья, но оторваться не могла, хотя было жутко.