Джеймс Кервуд - Мужество капитана Плюма

Он суетливо потирал руки, смущенный собственной фамильярностью.

— Я видел все… Что вы о ней думаете, молодой человек?

Он подмигнул с такой смелой и веселой улыбкой, что капитан Плюм помимо воли громко расхохотался. Прайс погрозил ему пальцем.

— Тише, тише, не так громко, — сказал он наставительно.

Его лицо покрылось бесконечным количеством морщин, и глаза искрились от внутреннего смеха. Не было сомнения, что Прайс чем-то очень доволен.

— Скажите мне, Нат, зачем вы приехали сюда?

Он перегнулся через стол, и его взлохмаченная седая голова почти легла на него.

— Зачем, Нат, по какому делу вы приехали сюда?

— Потому что было слишком жарко и неинтересно лежать в дрейфе, отец, — ответил хозяин «Тайфуна». — Мы жарились там в течение тридцати шести часов. Ни один порыв ветра не тронул наш парус. Я воспользовался этим, чтобы посмотреть, что вы за народ. Может быть, вы считаете это излишним любопытством?

— Нет, совсем нет. Но чем вы занимаетесь вообще?

— Главным образом мореходством.

— Конечно, я сам догадался, что мореходством главным образом. Но почему в таком случае вы носите при себе и револьвер и нож?

— Тревожные времена, отец. Рыбаки здешних мест, в особенности южной стороны, не особенно щепетильны в некоторых делах. Они, например, в прошлом году отобрали у меня груз сахарного тростника!

— А какое применение вы думаете найти для вашей маленькой пушечки, которая хранится у вас в трюме, и ради чего на свете вам нужно целых пять бочонков пороху? — продолжал допытываться Прайс.

— Дело в том… — начал капитан Плюм.

— Конечно, конечно, это специально для рыбаков, я понимаю, — прервал его Прайс. — Вы хотите приподнять их немножко на воздух. Но вы кажется с образованием, Плюм, и умеете хорошо считать. Как же это произошло, что вы ошиблись? Разве у вас не двенадцать человек на шхуне вместо восьми, о которых вы говорили.

— Черт вас возьми! — крикнул капитан Плюм, вскочив неожиданно на ноги и сильно покраснев. — Да, у меня двенадцать человек вместо восьми и пушка спрятана под брезентом и пять бочонков пороху. Но каким образом вы все это разнюхали?

Обадия Прайс обошел стол и, став почти вплотную к капитану Плюму, зашептал так быстро и тихо, что даже в пяти шагах не было ничего слышно:

— Ой, я знаю гораздо больше, чем это. Я даже знаю, что некоторое время тому назад, точнее две недели тому назад, у Бивер-айлэнда ночью вас атаковали две вооруженные лодки и вы и ваша команда были связаны и Ограблены, а на следующий день вы ушли обратно в Чикаго.

Натаниэль молчал, очень удивленный. И Прайс продолжал:

— Вы решили, что эти пираты — мормоны, собрали несколько друзей, вооружили шхуну и вернулись сюда отомстить нам. Не так ли, Нат?

Старичок возбужденно потирал руки.

— Вы попытались вовлечь в это дело сторожевое судно «Мичиган», которое вернулось из плавания, но вам это не удалось. Один из моих друзей в Чикаго сообщил мне все это, и я получил его письмо как раз перед вашим приездом. Но Стрэнг не должен ничего знать: об этом.

Он прошептал последнюю фразу особенно раздельно. Потом порывисто, как и все, что он делал, когда был взволнован, протянул руку.

— Дайте мне пожать вашу руку, капитан Плюм, и двинемся в путь. Я проведу вас в Сент-Джемс.

Капитан Плюм пожал протянутую руку. Нервные пальцы старика сжали его руку, подобно холодным стальным клещам. Выражение лица старичка, только что решительное и возбужденное, стало вдруг просящим и смущенным. Плотно сжатые губы расплывались в растерянной улыбке. Он с трудом справлялся с охватившим его новым чувством. Капитану Плюму стало жалко этого странного полусумасшедшего человека, и он почувствовал к нему бессознательную симпатию. Его ответное пожатие было искренно и сильно.

— Теперь в путь, капитан Плюм!

Но капитан Плюм сам теперь не отпускал его руки.

— Погодите, еще одно слово. Ваш друг не все вам сообщил. Есть еще кое-какие подробности, которые я хотел бы вам лично разъяснить.

В глазах капитана Плюма впервые за все их знакомство блеснул предостерегающий огонек.

— Перед тем как оставить шхуну, я отдал своему помощнику Кесси исчерпывающие распоряжения. Я ему сказал приблизительно следующее: «Кесси, перед тем как вернусь на шхуну, я постараюсь повидать Стрэнга. Если он согласится покончить за пятьсот фунтов, все будет в порядке. Если нет, то нам придется подойти поближе к Сент-Джемсу и угостить их как следует нашей пушечкой». Если я не вернусь завтра к вечеру, Кесси примет командование и начнет бомбардировку без меня. Таким образом, Прайс, если тут пахнет предательством, то завтра…

Старичок весь задергался.

— Нет, Боже упаси, Нат. Я клянусь, что здесь нет измены. Клянусь вам. Идем же, наконец!

Но капитан Плюм все еще колебался.

— Я все-таки хотел бы знать, с кем я иду. Кто вы? Объясните мне, наконец, кто вы?

— Я — член священного совета двенадцати и главный казначей его величества короля Стрэнга.

Отрекомендовавшись таким образом, Обадия Прайс освободил свою руку и быстро засеменил к двери. Хозяин «Тайфуна» последовал за ним. На поляне перед хижиной советник и казначей короля на секунду остановился в нерешительности, какую выбрать дорогу. Потом с многозначительной гримасой и обычным своим бормотанием выбрал ту, по которой несколько времени назад убежала смущенная посетительница. В течение пятнадцати минут они шли между сплошными стенами лесной растительности. Прайс все время держался на несколько шагов впереди. Оба молчали. Приблизительно через полмили тропинка выходила на прогалину, в противоположном конце которой светился одинокий огонек. Это было освещенное окно большого бревенчатого дома, и когда они проходили совсем близко мимо него, капитан Плюм уловил запах сирени. Он ускорил шаги и, нагнав старика, в волнении схватил его за руку.

— Я чувствую запах сирени!

— Я также, — ответил Прайс, не останавливаясь. — У нас на острове в этом году чудесная сирень.

— Да, но это, знаете, исключительная сирень, я думаю, что это самая лучшая. Я уже…

— Да, да, — расхохотался казначей и советник его величества. — Я не сомневаюсь, что это замечательная сирень… Она вообще очень любит цветы и всегда носит их.

Когда кончилась прогалина, они вновь погрузились в гущу леса и только спустя еще некоторое время попали на другую поляну, откуда увидели наконец город Сент-Джемс. Огоньки нескольких рыбацких лодок мерцали в гавани. Большая же часть города была погружена в темноту. На мрачном фоне ночи желтизна и малочисленность освещенных окон казались особенно печальными. Только яркий свет маяка над домом короля стойко боролся со всепоглощающей тьмой.