Петр Капица - В открытом море

Танкисты, заметив моряка, шагающего рядом с колонной пленных, от изумления повысовывали головы из люков.

– Смотри ты, моряки и здесь уже орудуют, – удивлялись они. – На танках не угонишься за ними.

– А чего зевать? – не теряясь, ответил басом повеселевший Восьмеркин. – Кому тут их сдать под расписку?

– Плюнь, браток, – посоветовал танкист, которого пыль сделала похожим на мельника. – Отдай этих куроедов партизанам и садись на нашего коня. Довезем до самого Севастополя.

– До Севастополя?! – не верил Восьмеркин.

– Довезем, – подтвердил и другой танкист.

– Э-э, была не была! – решился Восьмеркин. – В пику мичману уеду!

Оставив пленных на попечение Пунченка, он вскочил на бархатистую от пыли броню и, помахав партизанам бескозыркой, умчался на громыхающем танке.

С северной стороны поселка доносилась частая стрельба. Там оккупанты отбивались от партизан, оседлавших приморскую дорогу.

Танки с ходу открыли огонь и полукругом начали охватывать поселок.

Восьмеркин, лежа на гудящей броне машины, изредка посылал автоматные очереди по бегущим вдали серым фигурам и с беспокойством поглядывал в сторону тюрьмы. В той стороне ярко вспыхивало и, разбрасывая искры, горело какое-то здание, заволакивая дымом улицу.

«Только бы не тюрьма, – думалось моряку. – Может, Катя там». Он все еще не верил в ее гибель.

Когда танк вышел на окраину поселка, Восьмеркин спрыгнул на землю и, согнувшись, побежал вдоль низких заборов и зацветающих кустов акации к пожарищу.

У рыночной площади оккупанты засели в подвале каменного дома аптеки. Они держали под обстрелом две северных улицы и рынок.

Моряк, видя, что здесь ему без боя не проскочить, перевалился через глинобитный забор, садом обошел опасное место и подполз к аптечному двору с тыла. Сквозь кустарник и решетчатую ограду он разглядел двух оседланных лошадей и одну – запряженную в татарскую линейку. За ящиками у входа в подвал сидел настороже гитлеровец, беспокойно ворочавший головой. Шея у него была вытянута, красный нос резко выделялся на худом и бледном лице. Он походил на пугливого гуся, готового в любое мгновение взлететь.

Восьмеркин просунул дуло автомата в щель ограды, дождался момента, когда стрекот пулеметов заглушил все звуки, и одним выстрелом уложил этого гитлеровца. Затем, не мешкая, он проник во двор и, укрываясь за косяком двери, одну за другой бросил три гранаты вглубь подвала.

Взрывы слились в сплошной гул. Сверху посыпались осколки стекол.

Пулеметы стихли. Из подвала донесся лишь стон. Восьмеркин заглянул туда и заметил поднимавшегося фашиста. Он дал по нему короткую очередь и вошел в полумглу.

Четыре фашистских пулеметчика, раскинув руки, лежали на грудах отстрелянных гильз. Восьмеркин сбросил оба пулемета на землю и, не задерживаясь, выбрался через широкую амбразуру на улицу.

Площадь была пустынной. Но вскоре у водостока показались люди с красными лоскутками материи на шапках. Они осторожно перебегали в соседние переулки.

– Сюда! – закричал Восьмеркин. Он поднялся во весь рост и замахал бескозыркой.

Товарища Василия, катившего пулемет, моряк узнал издали и бросился к нему навстречу.

– Ого… Степан! – обрадовался начальник партизанского штаба. – Так вот кто нас выручил! Здорово, друг! Ну, как там ваши?

– Воюют, – неопределенно ответил Восьмеркин и, с беспокойством покосившись на задымленную улицу, добавил: – К тюрьме бы надо поскорей. Там ведь наших много.

– С тюрьмой все в порядке, товарищ моряк. Мы ее первой захватили. Двадцать два человека спасли, – похвастался начальник штаба.

Он утирал пот с возбужденного, раскрасневшегося лица и о Кате не говорил ни слова. Восьмеркин, помогая ему за дужку тащить пулемет, упавшим голосом спросил:

– А из девушек разве никого не было?

– Как же! – спохватился партизан. – Ты знаешь, кого нашли?.. Это прямо чудо. Катю, нашу докторшу, Катюшу! Ведь мы ее посмертно к званию героя представили.

Восьмеркин хоть и ждал этой вести, но захлебнулся, онемел от радости. Дома и улицы заплясали в его глазах. Ему потребовалось трижды набирать в легкие воздуху, чтобы спросить, как она себя чувствует, не сильно ли изранена.

– Будем надеяться, что теперь выживет, раз у гестаповцев не умерла, – ответил начальник штаба. – Мы ее с тяжелоранеными на аэродром отправили.

К заходу солнца поселок за мысом был полностью очищен от оккупантов. Когда «Дельфин» и «Чеем», обстреливавшие с моря оконечность мыса, подошли к пирсу, на берегу их встретил побелевший от известковой пыли, радостный Восьмеркин.

– Плохо по воде ходите! – смеясь, крикнул он. – Я на суше быстрей действую. На аэродроме уже побывал и в Севастополь раньше вас попаду.

– А кто вас отпустит, товарищ гвардии матрос, интересуюсь узнать? – сказал Клецко и, побагровев, неожиданно рявкнул по-боцмански: – Занять место на катере! Совсем от корабля отбился. Оставлю вас без увольнения на берег до прихода в Севастополь.

– А интересно узнать, товарищ мичман, когда мы там будем? – подмигнув притихшему Восьмеркину, как можно наивнее спросил высунувшийся из машинного отделения Чижеев.

– Первыми будем, – пообещал Клецко. – Заправимся в пещере горючим, захватим провизии и морем дойдем.

Последний прощальный день в пещере проходил при торжественно пылающих факелах. Партизанки, снаряжая в путь моряков, напекли пирожков, выставили на стол самую вкусную еду, украсили ее цветами, ветками миндаля и дикой вишни.

Николай Дементьевич выкатил трофейный бочонок вина и, расщедрясь, объявил:

– Прошу без стеснения, наше подземное существование кончилось, моя пещера завтра опустеет. Выпьем за выздоровление Кати, за победу, за море, за солнце!

У пещерников не было бокалов, но и стук жестяных кружек для них прозвучал как звон тончайшего хрусталя.

Восьмеркин не мог удержаться, чтобы не выйти плясать. Он был шумен в этот день. А Нине с Сеней захотелось побыть одним. Незаметно для Клецко и Тремихача они выбрались из-за стола и исчезли в глубине пещеры.

Они встретились за водопадом. Темный проход вел к распустившимся деревьям, к зазеленевшей траве, к щебетанию птиц.

Трое суток над задымленным Севастополем стоял раскатистый гул, грохот и рев моторов.

У Восьмеркина, Чупчуренко и Вити в эти дни от блеска волн, от разрывов и выстрелов рябило в глазах. А Чижеев с Тремихачем изнывали от жары в машинных отделениях; друзья забыли об еде и усталости. По нескольку раз в сутки они заправлялись у танкистов горючим, пополняли боезапас и носились по морю почти на траверзе Севастополя, нагоняя шлюпки, парусники, мотобаркасы, резиновые плоты и катера удиравших из Крыма оккупантов, и без пощады расстреливали.