Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Балок — приземистое, но широкое строение, окна которого были закрыты ставнями, крытое серым осиновым гонтом — отыскался в полукилометре от башни. К низкому крыльцу вела полузаросшая тропинка, выходившая из кустов малинника.

Внутри оказалось сухо, полутемно и пусто. Центр единственной комнаты занимал большой стол, окантованный скамейками, угол — очаг, не печка, сложенный из почерневших камней. Под закопчённым потолком шли антресоли — вернее, это как-то по-другому называется, но мне вспомнились именно «антресоли».

— Ни фига себе, — присвистнул Санёк, внимательно оглядываясь. — Приют странников…

Около очага оказались сложены дрова, а выше обнаружилось волоковое оконце. Пока некоторые распахивали ставни на ремённых петлях, девчонки начали копаться на этих самых антресолях, перемазались сажей, но — к общему удивлению — обнаружили две пустые консервные банки, грубый берестяной туесок с солью, пачку свечей-самолепок (слегка подслипшихся, но вполне пригодных), ржавые ножницы, несколько мотков крепких ниток (ни единой иголки!) и целую россыпь каких-то твёрдо постукивающих чёрных пластинок размером в пол-руки. Эти пластинки мы опознали, как закопчённые до невозможности куски рыбы неизвестной национальной принадлежности (забегая вперёд, скажу, что рыба так и не раскрыла тайны своего происхождения, но оказалась очень твёрдой и очень вкусной) С улицы всунулся Серёжка и радостно оповестил:

— Э! Народ! А тут сзади баня прилеплена — настоящая, честное слово!

Ленка Власенкова оживилась и испарилась с половиной девчонок.

— Сейчас заставят таскать воду, — проницательно заметил Сморч, — и дрова колоть до опупения.

Его сетований никто не поддержал. Если честно, мы, как и большинство мальчишек, не отличались особой чистоплотностью, но полтора месяца мыться только в речках, холодной водой, от случая к случаю — это слишком.

Щусь тем временем извлёк из одной банки (где искал тушёнку, надо думать) листок бумаги и озадаченно на него уставился.

— Дай сюда, пень! — перегнувшись через стол, я выхватил у него листок и быстро подошёл к окну. В меня засопели сразу со всех сторон. — Свет не закрывайте!

Пожелтевший листок из блокнота был украшен в левом верхнем углу блёклым рисунком — плотина Днепрогэса. Я такие блокноты знаю — на каждом листке изображено какое-нибудь здание, музей, памятник и прочее. Что-то, очень похожее на ностальгию, охватило меня при виде побледневших строчек, написанных самой обычной пастой… Я перевёл дыхание и начал читать вслух:

— 23 июня 1985 года. Оставаться здесь больше не можем. Уходим на ю.-з. — юго-запад, наверное… Если кто найдёт то, что мы оставили — пользуйтесь и удачи вам, кто бы вы ни были. Не теряйте надежды и держитесь вместе. Может быть, когда-нибудь вернёмся. Игорь Дашкевич, 15 лет. Всего нас пятеро, из парней остался я один.

Я сложил бумагу и убрал её в банку. Вадим, ни слова не говоря, достал складник и, открыв его, отошёл к стене, где начал вырезать почти сакраментальное «здесь были…», приобрётшее тут совсем иной смысл. Настроение как-то подскисло. Санёк (он, по-моему, просто не хотел признавать, что его мучает рана) завалился в углу на одеяла. Олег Крыгин присел и начал осторожно высвобождать раненое плечо. Игорь Северцев с Кристиной, взяв аркебузы Танюшки и Вальки, объявили, что идут на охоту, с ними заторопился Андрюшка Альхимович, сказав, что попробует насторожить ловушки. Я крикнул им, чтобы далеко не уходили, но проследить не получилось — появился Игорь Мордвинцев и знаками вызвал меня наружу.

— Пошли посмотришь, — таинственно сообщил он. — Тут с полкилометра по ручью.

Я удивился, но попёрся следом. Ручей тёк недалеко, за теми кустами малины, из-за которых мы вышли, но в стороне. Вдоль берега была песчаная отмель, мы по ней и пошли, держа оружие наготове — это, кажется, стало уже привычкой. Игорь молчал, но явно волновался, и я заволновался тоже — что он хочет мне показать-то?! Редкостно огромную рыбу?

— Мордва, — не выдержал я, — мы куда прёмся?

— А вот, пришли, — тихо сказал он, отодвигая ветви ивы. — Смотри и удивляйся.

Нет, я не очень удивился. Просто на небольшой весёленькой полянке, где часто летали довольные жизнью пчёлы, стояли в траве на пеньках шесть серовато-жёлтых ульев. Настоящих.

— Ульи, — пожал я плечами. — Так мы же знали, что тут есть люди.

— Да я не про это, — он отмахнулся. — Ну, ты же знаешь, у моего деда… — он сбился, перевёл дыхание и твёрдо продолжил: — У него в Дербене пасека.

— Ну, знаю, — я вспомнил очень вкусный мёд, который часто притаскивал Игорь, и тут же стал посматривать на ульи с эгоистичным интересом. — И что?

— А то, что он про это дело — ну, про пчеловодство — целую библиотеку собрал. Ну и я читал, конечно… Ну, это. В наших местах все — и мордва, и русские — ульи делали из обрубков колод. А тут смотри?

Я пригляделся и понял, что ульи сплетены из соломенных жгутов — а я сразу и не сообразил.

— Понял теперь? — двинул бровями Игорь.

— По-онял… — протянул я. — Ульи плели скандинавы, германцы… прибалты, кажется…

— Да не кажется, а точно, — кивнул Мордвинцев. — Тут где-то родня Арниса.

— Ну, не факт, может, и немцы, — возразил я. — А если прибалты — так это ещё и лучше, они тоже из Союза.

— Может, и так, — кивнул Игорь. — Ладно, я просто тебе хотел это показать…

…Баня в самом деле работала, и Сморч оказался пророком. Правда, дров оказалось немало запасено в предбаннике, но воду пришлось таскать котелками (!!!) и двумя рассохшимися бадейками, найденными там же. Меня это дело миновало, раненых — тоже (Олег Крыгин порывался помочь, а Саня наоборот — сделал вид, что уснул, измученный страшными болями), поэтому я, помотавшись без дела, сел затачивать все подряд клинки осколком найденного ещё у Волги песчаника.

Вжикая камнем по кромкам и стараясь уберечь пальцы, я думал о всяком-разном — благо, работа не мешала. Мысли отнюдь не все были радостные — всплыл образ могилы. Нет, всё-таки страшно, если честно, думать, что рано или поздно, но неизбежно твоя жизнь закончится гибелью. Не просто смертью, а именно гибелью — и неизбежно.

Мерзкая мысль, можете мне поверить. Но я отпихнулся от неё и всерьёз задумался, что зимовать можно и здесь, а не волочься на Карпаты, тем более, что я про них просто так сказал.

Подошла Танюшка — в ковбойке с подвёрнутыми рукавами, подкатанных джинсах и босиком. Встала рядом, прислонившись плечом к дверному косяку — молча, но это было уютное молчание, тёплое, как наступавший летний вечер. Арнис, разведя неподалёку небольшой костерок, «отпускал» иголку, собираясь её превратить в хирургическую по заказу Ольги. За домом булькали водой, смеялись и неразборчиво переговаривались. Андрюшка Соколов с Ленкой Черниковой по-хозяйски возились с ремнями на ставнях.