Виктор Егоров - На железном ветру

Вершкин от такой неожиданности уронил чемодан. Глубоко посаженные черные глаза расширились.

— Придется вернуться, гражданин Вершкин, — загородив собою лестницу, негромко сказал Мельников. Холодков быстро ощупал карманы инженера, из правого достал браунинг и маленький блестящий ключик. Отпер дверь, вошел. Мельников втолкнул туда же Вершкина, кивком велел пройти Михаилу, подхватив чемодан, вошел сам и закрыл дверь. Щелкнул английский замок. Все это произошло в течение считанных секунд.

Холодков нащупал выключатель, и в прихожей вспыхнул свет.

— Па-а... пазвольте, — придя наконец в себя, заговорил инженер, — я не понимаю... Кто вы?..

— Сядьте, — Мельников подбородком указал на колченогий облезлый стул, доживавший в прихожей свой век.

Вершкин послушно сел. Мельников показал ему удостоверение и ордер на арест и обыск.

Михаил с любопытством рассматривал эсеровского деятеля. Это был крупный, упитанный человек с розовой, тщательно выбритой физиономией. Он быстро сумел овладеть собой и, ознакомившись с документами Мельникова, даже нашел в себе силы иронически усмехнуться:

— Вы действуете незаконно, товарищи чекисты. Обыск производится в присутствии понятых.

— Для вас мы не товарищи, а граждане, прошу запомнить, — официально-сухо сказал Холодков. — Понятые будут. Что же касается обыска, то он не потребуется. Все, что нас интересует, полагаю, собрано в этом чемодане.

Инженер безразлично пожал плечами — воля, мол, ваша.

Прихожая представляла собой обширный коридор. В него выходило четыре двери. Большое, во весь рост, зеркало. Оленьи рога, вместо вешалки.

— Жена, дети дома? — спросил Мельников.

— На даче.

Глаза Мельникова сузились, в них промелькнула ирония.

— Отправили на время заварухи?

— Какой заварухи?

— Той самой, которую вы и ваши единомышленники готовили завтра в ночь.

— Не понимаю, на что изволите намекать.

Холодков взвесил на ладони отобранный браунинг.

— Каким образом очутилась в вашем кармане эта штука, тоже не понимаете?

— Да, представьте себе. Понятые не подтвердят, что пистолет изъят у меня.

— В вашей судьбе это ничего не изменит. Смягчить ее может только полная откровенность.

Вершкин засмеялся.

— Вы, гражданин, — не имею чести знать фамилию, имя, отчество, — напоминаете мне жандарма, который допрашивал меня незадолго до революции. Обожал его благородие откровенность.

— Советую вам обратить ваше сравнение на себя, — спокойно ответил Холодков, — поскольку теперь вы с его благородием заодно.

— Не хорохорьтесь, Вершкин, не советую, — вступил в разговор Мельников. — О вас мы знаем все. И даже то, что сейчас вас предупредили об аресте по телефону.

Как ни мастерски владел собою Вершкин, его смятение при упоминании о телефоне выдала проступившая на щеках едва заметная бледность.

— Ну вот, уже и побледнели, — почти ласково продолжал Мельников. — Так кто же вам звонил?

— Никто.

— Куда же вы собрались на ночь глядя, да еще с чемоданом? — Мельников приподнял с пола коричневый чемодан. — Ишь ты, словно булыжниками набит.

— Собрался на дачу. На ночной поезд.

Вершкин по-прежнему старался сохранять непринужденность тона, однако теперь это стоило ему усилий.

— Ну что же, Вершкин, — как бы заскучав от безрезультатного допроса, проговорил Мельников, — не будем вас больше беспокоить, а то вы уж нас в одну кучу с жандармами валите. — Взглянул на свои часы. — Тот, кто вас предупредил, минут через пятнадцать сам сюда заявится. Люди мы не гордые, подождем. А дверь приоткроем. А то ведь взломает он английский замочек-то... Что ни говори — вещь ценная.

Он подошел к двери, повернул вороток замка, приоткрыл створку ровно на столько, чтобы замок не защелкнулся.

— Ну-ка, товарищ Донцов, принеси из комнат еще три стульчика, а то в ногах правды нет.

Михаил принес стулья. Часть из них разместили в глубине коридора, туда же Мельников попросил пересесть и Вершкина. Инженер подчинился, не преминув заметить:

— Не понимаю, к чему весь этот спектакль?

Однако тревоги своей он уже не мог скрыть. Поминутно облизывал губы, вытирал о брюки потеющие ладони.

Михаил занял место чуть поодаль, на всякий случай преградив Вершкину путь к выходу. Холодков встал позади инженера.

Для себя Мельников поставил стул рядом с дверью, с таким расчетом, чтобы оказаться у вошедшего за спиною. Окинув по-режиссерски оценивающим, взглядом эту расстановку, начальник СОЧ сказал:

— Придется посумерничать.

И погасил свет. Немного погодя в темноте прозвучал его голос:

— Советую не рыпаться, Вершкин, и поостеречься. У того, кого мы ждем, есть прямой расчет вогнать в вас первую пулю.

— Все это похоже на провинциальный театр, — сказал Вершкин.

— Помолчите, — попросил Холодков.

Снова приходилось ждать. Теперь Михаилу все стало ясно. Мельников делал ставку на неожиданность. У человека, который сюда войдет, не останется времени для того, чтобы в новой ситуации продумать правильную линию поведения.

С площадки пробивалась сквозь щель неплотно прикрытой двери тоненькая, как игла, полоска света. Висела глухая тишина. Лишь время от времени скрипнет стул да послышится чей-то вздох.

Внизу хлопнула дверь. Михаил весь напрягся, будто перед прыжком. Сердце подкатилось к самому горлу. С лестницы донеслись шаги. Они приближались.

— Вон ихняя дверь, с медяшкой, — сказал кто-то, должно быть дворник. — Верно тебе говорил: важный барин, буржуй.

Шаги замерли на площадке.

— Не заперто! — удивился дворник. — Мал-мала поздно пришел, товарищ, — убегал твой барин.

— Посмотрим.

Михаил узнал этот голос. Кровь бурно прилила к лицу. Он испытал вдруг чувство жгучего стыда, точно увидел близкого человека голым на улице.

Дверь распахнулась — в проеме возник черный силуэт. Следом вошел дворник, низкорослый казанский татарин в тюбетейке.

Вспыхнул свет.

В то же мгновение дверь захлопнулась. Посередине прихожей стоял Воропаев. Нет, не стоял. Щелкнув выключателем, он собрался сделать шаг, но тут в поле его зрения попали Михаил, Вершкин и Холодков. И он окаменел в нелепой позе: руки растопырены, ноги расставлены и полусогнуты в коленях, будто собирался сесть. Лицо его Михаилу запомнилось на всю жизнь: белая, перекореженная откровенным ужасом маска. Он, видимо, делал попытку улыбнуться, но судорога превратила улыбку в собачий оскал. Щегольские усики казались приклеенными ради смеха.

Из-за плеча Воропаева обалдело хлопал глазами дворник; губы его беззвучно шевелились.

— Не ожидали, Воропаев? — Голос Мельникова за спиною будто спустил внутри Воропаева пружину. Прыгнул к двери, локтем легко, точно котенка, отшвырнул дворника.