Дастин Томасон - 21.12

А потом ему попались имена Марии Гутьеррес и ее сына Эрнесто.

Предполагалось, что врач с его опытом должен уметь спокойно воспринимать смерть. И в свое время уже насмотрелся на всякое. Но все же к этой напасти он оказался совершенно не готов. Ему нужна была сейчас хоть какая-то опора, и при других обстоятельствах он непременно позвонил бы Нине. Покинув его дом, она снова ушла в море, а когда он связался с ней, чтобы сообщить, что ВСБ передавался воздушно-капельным путем, разговора у них не получилось — оба то и дело неловко умолкали, мысленно возвращаясь к их последней встрече и ночному выяснению отношений. Формально Стэнтон обязан был уговорить ее сойти на берег и сдать анализы, но, поскольку никаких симптомов недуга она не испытывала, он сейчас, напротив, хотел, чтобы она держалась как можно дальше в море. Прионы теперь обнаружили свое присутствие во всех автобусах, общественных банях и больницах города, и обеззаразить их не удавалось никакими медицинскими или химическими реагентами.

Его сотовый телефон зазвонил.

— Стэнтон слушает.

— Это Чель Ману.

— Доктор Ману, вы добились хоть какого-то прогресса?

Она рассказала ему об открытии подлинного смысла пары глифов «отец-сын» и о содержании первой части рукописи, которую сумели расшифровать. И хотя он далеко не все понял, Стэнтона поразили ее искреннее рвение, познания в сложном языке и сам по себе огромный объем исторического материала, который она получила в свое распоряжение. В ее голосе слышалась неподдельная страсть. Он все еще не до конца мог доверять этой женщине, но ее энергия передавалась ему самому и наполняла оптимизмом.

— В первой части нет прямых указаний на географическое местоположение, — продолжала Чель, — но это настолько подробное повествование, что, как мы надеемся, автор поможет нам установить место действия, когда мы пройдем дальше по тексту.

— Сколько вам еще понадобится времени, чтобы закончить? — спросил Стэнтон.

— Мы стараемся работать быстро, но, вероятно, нужно еще несколько дней.

— Как долго вы расшифровывали первую часть?

— Нам потребовалось около двадцати часов.

Стэнтон посмотрел на часы. Подобно ему самому, она трудилась безостановочно.

— Есть проблемы со сном? — поинтересовался он.

— Я дремала, быть может, несколько минут, — ответила она. — Но спать не дает работа.

— У вас в городе семья? Как у них дела?

— Только мама, и с ней все в порядке. А как ваши?

— У меня едва вообще есть семья, — признался Стэнтон. — Но моя собака и бывшая жена чувствуют себя хорошо.

Стэнтон про себя отметил, что слова «бывшая жена» в этот раз слетели с языка легче, чем обычно.

Чель вздохнула и произнесла:

— Майун вономбам.

— Что это значит?

— Это часть молитвы аборигенов-майя. Смысл такой: «Пусть никто не будет нами забыт».

Стэнтон немного помолчал и сказал:

— Если проявятся любые симптомы, сразу же звоните мне.

Обычно прибой почти не был слышен на променаде, но в этот вечер только эти звуки и доносились до Стэнтона. Пропали шумные подростки, прежде постоянно толкавшиеся у киосков, приторговывавших марихуаной, и разудалые компании, устраивавшие себе праздники на пляжном песке. Он припарковал машину под огромной стенной росписью, посвященной Эбботу Кинни, создателю местной «Венеции», и сразу обнаружил, что променад совершенно пуст. Полицейские разогнали всех по домам, а бездомных поместили в центры социальной помощи и ночлежки.

Впрочем, когда нужно было спрятаться, мало кто мог тягаться в этом искусстве с вечными обитателями берега океана. Стэнтон достал шесть коробок с защитными козырьками, которые захватил из лаборатории, и переложил в свою сумку. Его ждала работа и множество других дел, но странные жители променада были для него друзьями и соседями. Это было единственным, что Стэнтон мог сделать для них, и ощущение собственной беспомощности казалось ему невыносимым.

Он первым делом обошел общественные уборные и в одной из них обнаружил затаившуюся парочку. Вручив им козырьки, двинулся дальше и в узком проулке между двумя салонами татуировок встретил знакомого — человека, называвшего себя «самым смешным алкашом в мире», чья любимая песня начиналась словами: «В лесу родилась елочка, под ней напился я…» Звали его, кажется, Марко, и сегодня он не пел, а лишь грубо расхохотался, когда Стэнтон положил перед ним защитный козырек.

Позади здания еврейского общинного центра в микроавтобусе четверо подростков наслаждались «косячком».

— Хочешь затяжку, папаша? — спросил один из них, протягивая окурок.

— Пожалуйста, наденьте козырьки, — отмахнувшись от предложения, сказал Стэнтон.

Рядом с единственной на променаде клиникой пластической хирургии его невольно задержало граффити — рисунок поверх рекламы, гласившей «Ботокс прямо на пляже!». Стэнтону уже попадались подобные изображения в Венеции, но он никак не мог понять, какое отношение этот символ имеет к 2012 году.

Стэнтон двинулся на юг, размышляя над странной картинкой. Насколько он помнил, змея, пожирающая собственный хвост, происходила из древнегреческой мифологии и к майя не имела никакого отношения. Но в эти дни в головах людей многое перепуталось.

Металлическая решетка на двери «Кофемолки» оказалась опущена, а на витрину изнутри повесили объявление: «Закрыто, и неизвестно, когда, черт возьми, откроемся». Эта надпись напомнила ему еще об одном человеке, которого нужно было найти. И уже скоро Стэнтон был в нескольких кварталах севернее, взбираясь по ступенькам к помещению «Шоу чудес Венецианского пляжа». Постучал по огромному желтому вопросительному знаку, украшавшему центр входной двери. Если у его приятеля Монстра и существовало подобие дома, то это было здесь.

— Эй, Монстр? Ты у себя?

Дверь со скрипом открылась, и на пороге возникла фигура женщины неопределенного возраста с лицом словно из фарфора, в полосатых чулках и мини-юбке. У «электрической леди» черные волосы вечно стояли дыбом — якобы от мощного удара током, полученного еще в детстве. Однажды Стэнтон сам видел, как она зажгла с помощью языка спичку, покрытую тонкой тканью, да еще сидя при этом на электрическом стуле под напряжением. Это и была подружка Монстра. Та самая, «полная энергии».

— Нам не велено никого пускать к себе, — сказала она.

Стэнтон показал ей коробки:

— Это для вас, ребята.

«Шоу чудес» располагало небольшим зрительным залом с совсем крохотной сценой, на которой «артисты» глотали шпаги или прикалывали к себе степлером долларовые банкноты. «Электрическая леди» жестом указала Стэнтону в сторону кулис и вернулась к кормлению многочисленной коллекции животных-бицефалов, которую держало «Шоу». Среди них выделялись «сиамские» черепахи, двухголовая змея-альбинос, двухголовая игуана и крошечный доберман с пятью лапами. В огромных сосудах были, кроме того, заспиртованы двухголовые курица, енот и белка.