Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

Венгр спросил о чем-то по-немецки.

Нина, взглянув на Мате, перевела:

— Он спрашивает, скоро ли начнется наступление.

На Бунцева она не глядела.

— Я не генеральный штаб, — сказал Бунцев. — Начаться оно начнется, понятно. А когда — не знаю.

Мате, выслушав ответ, заволновался.

— Он говорит, что, может быть, тогда лучше пойти на север, в горы. Там должны быть партизанские отряды.

— Нет, — сказал Бунцев. — Мы пойдем к своим. У нас тут план есть. Вот погоди, разберусь по карте, что к чему, и объясню. Кстати, где сумка этого фрица?

— У вашей радистки, — сказала девушка, по-прежнему глядя в землю. Хлеб она нарезала, теперь резала сало. Проперченное, с красной корочкой.

— Послушай, — сказал Бунцев. — Я, может, тебя чем обидел?

Нина быстро подняла голову. Губы ее задрожали.

— Вы?.. Да что ж… Меня трудно обидеть, товарищ капитан… Нет, чем вы меня обидели?

Она так нажала на нож, что тот едва не прорезал плащ.

— Осторожней! — сказал Бунцев.

— Ничего, — сказала Нина. — Только вот… — Она опять мучительно покраснела, но договорила начатую фразу: — Вот только пить за мной зря побрезговали. Разве бы я предложила, если бы что?.. Не сомневайтесь, я здорова, товарищ капитан. Нас потому и из лагеря отправили, что все здоровы были… Нас же для опытов везли.

Она смотрела на Бунцева грустно, не осуждая.

— Да ты что? — не узнавая собственного голоса, спросил Бунцев. — Ты, значит, вот как поняла?.. Но я же не думал… Я просто вина хотел…

Он и в самом деле хотел вина, в самом деле не задумывался над тем, больна или не больна Нина, и все-таки он лгал. О том, что она больна, не думал, но о том, что делали с ней в лагерях, думал. И, признаваясь в этом, протянул руку, коснулся прохладно-теплой руки Нины:

— Мне все равно! Слышишь? Все равно!

По его глазам, по напряженному звону его голоса Нина поняла, о чем говорит капитан, и робкая надежда, радость расширили девичьи зрачки, но, вырвав руку, она вдруг отшатнулась от Бунцева, вскочила и, отбежав, бросилась ничком на каменистое дно овражка, забилась в неутешном, безмолвном плаче.

«Эх, дур-рак! — по-своему поняв порыв Нины, махнул рукой Бунцев. — Высказался!»

Он неуверенно поднялся, неуверенно приблизился к Нине, присел на корточки, боязливо коснулся ее плеча.

— Не надо!.. Я не то хотел сказать!.. Ну, плюнь!

Лопатки девушки под тесной курткой вздрагивали, будто ее жгли железом.

— Ну, не обращай внимания! — тоскливо сказал Бунцев. — Нин… Ты пойми, девочка… Родная…

— Нет! — вырвалось у Нины. — Нет!

Бунцев умолк, ошеломленный страстностью протеста.

— Уйдите! — проговорила Нина. — Ну?.. Прошу ж!..

Бунцев снял руку со вздрагивающего плеча, устало поглядел на свои заскорузлые, грязные пальцы, сжал их, разогнул, снова сжал.

— Как хочешь, — глухо сказал он. — Как хочешь.

Нина не отозвалась.

Бунцев вернулся к Мате.

Венгр успокоительно похлопал капитана по рукаву, показал глазами на плачущую девушку и приложил палец к губам.

— Эх, отец! — сказал Бунцев. — Все я понимаю! Только не легче мне от этого’… Ты кушай, кушай!

Он подвинул Мате сало и круг колбасы, подал ему вино. Венгр покачал головой, отставил бутылку.

— Сыт, что ли? — спросил Бунцев. — Ну, как знаешь…

Он взял бутылку и выпил.

Отер губы обшлагом черного мундира, натянутого на комбинезон, да так до сих пор и не снятого.

«Утешитель! — зло подумал про себя Бунцев. — Человеку, может, свет не мил. Может, жених был у ней. А ты полез… Иначе не умеешь, как за пазухой душу искать… Эх!»

Нина все лежала.

Бунцев поднялся с куртки, на которой сидел, встретился глазами с Мате.

— Я — туда! — показал капитан на верх оврага. — Ты сиди, сиди, отдыхай.

Сквозь низкие, быстро несущиеся на восток облака внезапно проглянуло солнце, пробилось в овраг, рассыпало по жухлой траве и камешкам новенькие пятаки.

Бунцев тайком глянул на Нину, сморщился и стал карабкаться по крутому откосу.

Телкин лежал на том самом месте, где утром лежал Бунцев, взявшийся караулить первые, самые трудные после ночных событий часы.

Раскинув ноги в коротких немецких сапогах, уткнувшись в скрещенные руки, штурман глядел на степь, где стремительно скользили тени облаков, и трава непрерывно меняла краски: желтая и бурая под солнцем, в тени облаков она густо зеленела, а в овражках и впадинах наливалась синевой.

Вдали полз паровозишко, тянул за собой длинный состав. Темные жгуты дыма висели над составом, ветер рвал их и расшвыривал над степью, смешивал с облаками.

Справа, не дальше, чем за километр, за канавами, обросшими боярышником, торчал серый, угрожающий перст кирки или костела и виднелись крыши села, спрятанного в неглубокой долине.

Слева за речушкой жирно поблескивала пахота и тоже желтели и синели травы.

Телкин заслышал шорох, повернул к Бунцеву строгое лицо и засиял.

— Вы, Александр Петрович?.. — тихо сказал он. — Отоспались?

Бунцев лег рядом, легонько толкнув Телкина, прижавшись к его плечу.

— Ну, Толя, как тут? Все тихо? — спросил Бунцев.

— Тихо, — сказал Телкин. — В селе звонили в двенадцать ноль-ноль. А в одиннадцать две телеги проехали вон там. Спустились в лощину и больше не появлялись.

— Ни машин, ничего?

— Ничего, Александр Петрович.

— А с той стороны?

— И с той тихо…

Бунцев почесал бровь.

— А ведь нас давно искать должны, — сказал он. — Значит, растерялись. Не знают, куда кинуться.

— Александр Петрович! — сказал Телкин. — Как вам в голову пришло такое?.. Я, честно сказать, в живых вас не считал… Думал, вместе с самолетом… А вы не только живы-здоровы, вы еще нападаете…

— Не моя заслуга, — сказал Бунцев. — Я ж говорил, Ольгу благодари. Не она — сам знаешь, что было бы.

— Как вы на нас наскочили?

— А это случайность… Сами от фрицевской машины драпанули. Так что героизма тут нема. Как Ванька Добряков говорит, помнишь: «Нужда научит калачики есть!»

— Александр Петрович! — сказал Телкин. — Я же вам жизнью обязан! Не надо так.

— Не мне ты обязан. Ольге. Я, брат, раком ползать собирался. В том самом лесу отсидеться. Тишком к линии фронта передвигаться, и главным образом на брюхе… Это Ольга, понял?

— Я знаю, она партизанила…

— Ни хрена ты, милый друг Толя, еще не знаешь. Оказывается, партизаны совсем не то, что мы думали… И вообще…

— Что? — спросил Телкин.

— Так, — сказал Бунцев. — Похоже, многое не так, как мы думали… Ты лучше скажи, не сменить тебя? Чувствуешь себя как?